Алексис Киви - Семеро братьев

А а п о. А не дотянется ли и туда рука власти?

Ю х а н и. Лес убережет своих детенышей. Вот уж где мы заживем! Точно кроты, зароемся в землю, в самую глубь. Пусть только вздумают и там преследовать нас — живо узнают, что значит растревожить берлогу семерых медведей. Ну, идем к кожевнику заключать письменную сделку! Пускай забирает на десять лет наше хозяйство.

С и м е о н и. Я тоже хочу в мирное гнездышко. Братья, построим себе в лесу новую избу и обновим свои сердца.

Ю х а н и. Все как один!

А а п о. А ты, Тимо, что надумал?

Т и м о. Куда все, туда и я.

А а п о. Все уходят, а мне оставаться и торчать одинокой сосенкой на дворе Юколы? Но я всеми корнями сросся с вами! Так и быть, пойдем. И будем надеяться — это к лучшему.

Ю х а н и. Вот и хорошо! А теперь все к кожевнику заключать законную сделку. Все как один!

И братья гурьбой отправились составлять договор и сдали свое хозяйство на десять лет в аренду кожевнику. В бумаге были оговорены следующие условия: кожевник распоряжается и пользуется хозяйством десять лет — первые три года без всякой арендной платы, а затем платит братьям ежегодно семь бочек ржи и построит новую баню. За братьями сохраняется право охотиться во всех лесах Юколы на любого зверя, охота на которого разрешена законом. Братья будут жить в северной части Юколы, вблизи Импиваары, и вольны делать с лесами и пустошами все, что им заблагорассудится. Кожевник примет хозяйство в день всех святых {51} 51 День всех святых — церковный праздник, первая суббота ноября. В этот день нанимали работников. , но братья при желании могут провести в своем старом доме еще следующую зиму. Таковы были главные условия договора.

Наступил ноябрь, и кожевник с возами появился на дворе Юколы и принял на условленный срок хозяйство. А братья, избегая пастора с его людьми, провели зиму большей частью в лесах, облазив на лыжах все окрестности в поисках зверя. Жили они в землянке на поляне Импиваары. Однако лошадь и даже самый необходимый скарб еще оставались на старом месте. Братья решили повременить с окончательным переселением до лета, но уже сейчас позаботились о своей будущей избе: заготовили бревна, чтобы они весной подсохли, и подкатили для фундамента камни, лежавшие теперь под крутой горой на усеянной пнями поляне.

Так прошла зима. От пастора братья не получили никакого приказа, никакой весточки. Выжидал ли он или уже совсем оставил их на волю судьбы?

Пришла весна, растаяли сугробы, подул теплый ветерок, земля покрылась зеленью, березовые рощи оделись в свой вешний убор.

Братья переселяются из Юколы в Импиваару. Они шагают по каменистой, вьющейся по лесу дороге, за плечами у них ружья и кошели с охотничьими припасами. Впереди идет Юхани с огромными злыми псами Юколы — Килли и Кийски, а вслед за ними плетется с возом одноглазая лошадка братьев, старая Валко, которой правит Тимо. И уже за повозкой следуют остальные братья с ружьями и кошелями за спиной, подсобляя Валко в самых трудных местах пути. Эро шагает последним, неся на руках славного петуха Юколы, с которым братья не пожелали расстаться и которого они взяли с собой в глушь Импиваары, чтоб узнавать время. На повозке — сундук, волчьи и лисьи капканы, котел, в нем две дубовые ступы, поварешка, семь ложек и прочая кухонная утварь. Котел прикрыт мешком с горохом, а на мешке, на самом верху, в маленьком узелке извивается и мяукает старый юколаский кот. Так вот и покинули братья родной дом и теперь, удрученные и молчаливые, бредут по трудной, каменистой дороге. Стояла тихая погода, небо было прозрачно, вечернее солнце катилось уже под гору к западу.

Ю х а н и. Человек — все равно что моряк в бурном житейском море. Вот и мы теперь отчалили от родного уголочка и плывем на своем корабле сквозь дремучие леса к скалистому острову Импиваара. Ах!

Т и м о. Еще немножко, и мне придется утирать слезы, жалкий я человек!

Ю х а н и. Этим ты меня не очень удивишь — у меня и у самого на душе кошки скребут. Но на этом свете слезами горю не поможешь, так что сердце у молодца должно быть крепче камня. Человек рожден вечным странником, и нет у него прочного пристанища.

Т и м о. Отбудет он тут свой недолгий срок, поскачет да попрыгает малость, а потом, глядишь, и ноги протянет, подохнет, как крыса под стенкой.

Ю х а н и. Верно сказано, очень верно!

С и м е о н и. И кабы на этом и делу конец. Но нет, только тогда…

Ю х а н и. …нас призовут к ответу, хочешь ты сказать? Воистину!

Т и м о. И тогда придется сказать без утайки: «Вот я, о господи, и вот мои грехи!»

С и м е о н и. Человеку бы всегда следовало помнить о своем конце, но ведь он закоснел.

Ю х а н и. Закоснел, закоснел, против ничего не скажешь. Но ведь на белом свете, видит бог, мы все одинаковы. И все-таки впредь мы постараемся жить по-божески, как только обоснуемся здесь по-настоящему и совьем себе мирное гнездышко. Братья мои, поклянемся в этом и выкинем из головы греховные умыслы, распри и ссоры! Долой спесь, долой злобу и драки!

Э р о. И щегольство.

Ю х а н и. Да!

Э р о. И пышные, греховные наряды.

Ю х а н и. Да!

Э р о. И рессорные брички, в которых ездят в церковь, а заодно и все красивые церковные побрякушки.

Ю х а н и. Что? Что ты сказал?

С и м е о н и. Он опять лясы точит.

Ю х а н и. Вижу, вижу. Гляди, как бы я не схватил тебя за шиворот — если бы, конечно, вздумал обращать внимание на речи глупца. Но пристало ли взрослому человеку связываться с тобой? Воистину, нет! А как ты петуха держишь, щенок? Отчего он, бедняжка, раскричался?

Э р о. У него, видишь ли, крылышко повисло, и я поправил.

Ю х а н и. Я вот тебе скоро поправлю! Того и гляди схвачу за шиворот! Знай, что это самый лучший петух во всем приходе — по тому, как он справляет свою должность. На него смело можно положиться: первый раз пропоет в два часа, потом в четыре — самое время вставать. Такой петушок в глуши — одна радость. А кот? Эх, Матти, Матти! Знай себе покачиваешься на возу в узелке и выглядываешь в дырочку. А мяукаешь-то как — просто жалость берет! Эх, бедняжка-старикашка! Недолго тебе осталось жить на белом свете. Ишь как глазки-то уже помутнели, да и мяукаешь сипловато. Но в глуши-то, глядишь, и оживешь еще, как доберешься до жирных лесных мышей. А вот вас, Килли и Кийски, мне больше всего жаль. Ведь вы, как и мы, родились и выросли в Юколе, вы все равно что наши братья. Ах, как ласково вы смотрите мне в глаза! Вот, вот, Килли, вот, вот, мой мальчик Кийски. И весело помахиваете хвостиками! Вам, верно, и невдомек, что мы теперь навсегда покидаем родной дом. Ах, бедняжки! Я вот-вот заплачу.

Т и м о. А вспомни-ка, какой совет ты нам только что давал. Крепись сердцем, крепись.

Ю х а н и. Не могу, не могу. Ведь я покидаю родной дом.