Алексис Киви - Семеро братьев

Наступило лето. Подсеку расчистили, и в жаркие дни сучья, сложенные в огромные кучи, быстро подсохли. Настала пора поджечь их. Не предупредив соседей, никого не оповестив, братья отправились выжигать подсеку. Едва они подожгли хворост, как пламя с шумом взметнулось ввысь, и вскоре густой дым вился до самых облаков. Огонь продвигался все дальше, и за короткое время вся подсека превратилась в золу. Но пламя не довольствовалось сучьями и стволами, оно с воем рванулось в колоннаду сосен. Перепуганные братья бросились туда, всеми силами стараясь усмирить разбушевавшуюся стихию; они начали хлестать поросшую вереском землю еловыми ветвями, которые то со свистом мелькали в воздухе, то с силой опускались на глухо вздрагивавший песчаник. Но пламя не унималось и с грозным уханьем продвигалось вперед. Наконец раздался громкий крик Юхани: «Берите в руки штаны, намочите в роднике, бейте по пламени!»

И братья скинули штаны, окунули в холодную ключевую воду и начали хлестать ими по пылающему склону. Высоко взлетали горячая зола и сажа, земля гудела, точно по ней галопом мчался отряд всадников. И неистовое пламя сдалось. Потные, черные как негры, братья в изнеможении повалились на землю, отдуваясь после жаркой работы.

Но подсека выгорела дочиста. Силою семерых мужчин ее вспахали, засеяли, взборонили деревянной бороной, потом обнесли крепкой изгородью; и поздней осенью там зазеленела славная озимь. А в изгороди были оставлены щели и проходы, куда братья понаставили тяжелых капканов на погибель многим зайцам.

Дни проходили за днями. Снова настало лето. На подсеке теперь волновалась высокая золотистая рожь, какую едва ли видывали в этих краях. Под палящими лучами солнца братья приступили к жатве, и вскоре на полях стояли светло-желтые суслоны. Мало-помалу и они стали исчезать — братья перетаскали снопы в избу. Сперва их просушили на жарком полке, потом обмолотили их внизу о стены и провеяли зерно. На ниве стало совсем голо; урожай был убран, и львиную долю его братья немедленно отвезли в Виэртолу, оставив, однако же, двадцать бочек зерна на свои нужды. Таким путем братья покрыли половину своего долга, и Виэртола согласен был на этом и остановиться, если они передадут ему на год свое поле под овес, отпустят из леса Юколы бревна на постройку новой большой риги и возвратят сорок бычьих шкур. Братья согласились на сделку.

Так выпутались они из этой неприятной истории, от которой, однако, в их амбаре стало куда больше хлеба, чем нужно было на зиму. Но она имела для них и более важные последствия. Этот хлеб, эти налитые зерна породили в голове Юхани мысль заняться винокурением, и вскоре к его затее примкнул и Тимо. Остальные попытались было воспротивиться этому, но желание Юхани и Тимо в конце концов одержало верх. Юхани уверял, что вино, если только его употреблять в меру и с умом, принесет лишь радость и счастье, особенно им, бедным воронятам, в неведомой глуши. И они взялись за дело: построили в овраге у волчьего загона маленький шалаш и привезли из Юколы старый винокуренный котел — самому кожевнику заниматься винокурением было не по карману. И вот над оврагом Импиваары заструился дымок, а из котла обильной струей полилась прозрачная водка.

Теперь настала пора веселья. Братья пили с утра до вечера, и время текло, как быстрая речка. Уже через два-три дня в ушах у них гудела беспрерывная музыка, напоминавшая отдаленный звук тромбона, и забавно кружился перед их глазами белый свет. Братья пировали в одних рубахах; из избы постоянно слышались то страшный гул или пение, то возня и даже шумные драки и ссоры. Крепкая дверь внезапно распахивалась, из нее выскакивал человек, за ним другой и что было духу пускался догонять обидчика. Короткие домотканые рубахи развевались на ветру, мелькали загорелые ноги. Так они носились вокруг избы, дока наконец им не удавалось схватиться или не выбегали остальные братья, чтобы восстановить мир и согласие. Потом они гурьбой возвращались в избу, выпивали за дружбу и с буйными выкриками распевали лихую песню.

Один только Лаури оставался в стороне от кутежа. Помня свою пьяную выходку на камне Хийси, он свято поклялся никогда в жизни больше не брать в рот хмельного и упорно держал слово. И теперь он безмолвно ходил по лесам, подыскивая изогнутые деревья для разных домашних поделок. Лаури старательно проверял поставленные в полевой изгороди капканы и частенько возвращался домой с зайцем в мешке. Как-то раз, обходя свои ловушки, он заметил в капкане какого-то рыжего зверя. «Вот и лиса, слава богу, попалась!» — промолвил он, довольный, но тут же из его уст вырвалась громкая брань: «Ох, сатана! Рыжий кот Виэртолы!» Он в сердцах швырнул кота в лес, снова наладил капкан и побрел к другим ловушкам и силкам на тетеревов. Так проводил Лаури дни в привольных лесах, в то время как остальные братья, с глазами навыкат возились в жарко натопленной избе.

Приближался Михайлов день, и братьям захотелось на славу отпраздновать его. Они снарядили в город воз товару, чтобы на вырученные деньги накупить разной праздничной снеди: рому, бутылочного пива, миног, селедок и булок. Прохладным сентябрьским утром братья усердно суетились и хлопотали вокруг телеги, поднимали и укладывали мешки, прихватывали их веревками, завязывая крепкие узлы. Все шло на диво быстро и легко, потому что каждый из братьев, кроме Лаури, выпил перед этим добрую чарку водки.

Вскоре все было уложено, в оглобли запрягли старую Валко, и телега, нагруженная бочкой ржи и жбаном с водкой, покатилась. Симеони и Эро отправились с возом в Хяменлинну. А в избе продолжалось шумное веселье, ковш ходил по кругу, и день пролетал за днем. Минула неделя, началась вторая, однако путешественники все не возвращались. Братья терялись в догадках; наступил уже десятый день, но о Симеони и Эро по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Взошло солнце. Веселье в избе разгорелось вовсю. Каждый хвалился своей силой, и потому раздавалось немало сильных выражений. Только Лаури сидел молча в своем углу, выстругивая из березы ружейное ложе. А братья все выхвалялись: «Не парень, а самосад, вот какой крепкий!», «Коль такой молодец ударит — задерешь пятки к небу!», «Помните ли, братцы, как ловко съездил этот кулак по скуле Антти Колистину! Даже земля загудела и небо дрогнуло, когда свалился здоровенный парень!» Братья хвалились наперебой, а в промежутках отхлебывали из ковша прозрачную влагу. Но вдруг между Юхани и Тимо вспыхнула ссора, и старший брат совершенно вышел из себя, потому что Тимо на сей раз вовсе не желал идти на уступки и дерзко спорил, осыпая противника поговорками, библейскими изречениями и весьма сомнительными сравнениями. От такого в Юхани вскипела желчь, глаза засверкали, и он, внезапно замолчав, ринулся на упрямого брата, как разъяренный медведь. Тимо пустился наутек. В одной рубахе выбежал он на поляну, за ним Юхани в таком же наряде. Уже в нескольких шагах от порога преследователь остановился, но Тимо, думая, что рассвирепевший брат все еще гонится за ним, продолжал без оглядки бежать по усеянной пнями поляне. А потом ему почудилось, что противник вот-вот уже вцепится ногтями в его загривок, и он раскрыл рот и истошно взревел и только после этого оглянулся. Глаза его расширились от изумления: Юхани стоял далеко, почти рядом с крыльцом, и, почесывая затылок, смотрел на двух жалких путников, которые медленно приближались со стороны леса. Остальные братья, красные, точно из бани, тоже выскочили на двор, собираясь мирить поссорившихся. Но вскоре взоры всех обратились на Симеони и Эро, которые наконец-таки возвращались из своей поездки. Но в каком плачевном виде!