Алексис Киви - Семеро братьев

Мало-помалу на дворе Импиваары выросли все постройки, необходимые в крестьянском хозяйстве. Возле поля появилась хорошая баня, и потому полок в избе исчез; не стало и каменки в углу у входа — вместо нее была сложена печь, как и всюду в избах. Из еловых плах братья настелили крепкий пол, который, до этого кончаясь на середине, теперь простирался через всю избу. Вместо прежних отдушин были прорублены три светлых окна. И теперь, если взглянешь из избы на юг, ты увидишь поля, за ними луг Лухтанийтту, а еще дальше — второй, более ровный, на месте прежнего болота Сомпиосуо. По полям и лугам вьется дорога к церкви и родному дому; за лугом она ныряет в густой ельник, затем по песчаному склону поднимается на вершину Тэримяки, которая величественно синеет на юге под светлыми облаками. Взгляни на запад — увидишь за полями мшистые отроги скал; там и сям раскиданы низкие сосны; их покачивающиеся вершины часто золотит летним вечером заходящее солнце. Северное окно смотрит прямо на крутую гору Импиваары. Так расстилается перед тобою мир, если глядеть на него из окон. А стоит тебе распахнуть тяжелую дверь и обратить взор на восток и чуть севернее, ты увидишь каменистую, усеянную пнями поляну, а за нею могучий сосновый бор, из-за которого летом восходит солнце. Вот какая природа окружает Импиваару, которая становилась теперь крепким хозяйством.

О перемене, происшедшей в братьях, а через них также и на дворе и нивах Импиваары, скоро прошел слух по всему приходу. Сначала ему верили с трудом, но он оказался чистой правдой, и люди с удивлением передавали его друг другу, и мало-помалу о братьях стали отзываться с уважением и похвалой. Сами они, однако, редко покидали свое гнездо, даже родимого угла не пожелали видеть до тех пор, пока Юкола опять не перейдет к ним. Так они решили и тщательно избегали хотя бы издали взглянуть на дорогие им места.

Настало последнее лето из тех десяти, на которые Юкола была передана в чужие руки; значит, осенью братья имели право переселиться обратно в родной дом.

Был воскресный день, ясный и теплый, как обычно в июне. Дверь в избу была распахнута, и яркие солнечные лучи ложились золотой дорожкой на устланный ветвями пол. За столом сидели Туомас и Симеони, читая Новый завет; Юхани, Тимо и Эро ходили по полям и любовались цветущей красотой ласкового лета; Лаури одиноко бродил по лесу, а Аапо пошел навестить Кюэсти Таммисто. Над головой синело небо, с запада веял легкий ветерок, береза на холме сверкала в обновленном одеянии, и далеко вокруг разливала душистый аромат белая, словно в пене, рябина. На ниве Импиваары догоняли друг друга неторопливые волны хлебов, и колосья блестели под знойным полуденным солнцем. Братья стали возвращаться домой: пришел с поля Юхани с братьями, вернулся Аапо из Таммисто, показался и Лаури на опушке леса. Сдержанно улыбаясь, они подходили к дому, который тоже встретил их спокойной улыбкой; на залитой солнцем крыше дрожали серебристые струйки теплого воздуха. Довольные, со светлыми лицами, они вошли в просторную, убранную зеленью избу.

Пообедав, они расселись кто куда; одни погрузились в думы, другие читали библию. У заднего окна, выходившего на запад, сидел Аапо, возясь с трубкой. Видно было, что он размышляет о чем-то очень важном. Наконец он заговорил, и началась беседа.

А а п о. В Таммисто я встретил кожевника и потолковал с ним о нашем общем деле. Ему подвернулось место мельника, и он готов отказаться от Юколы уже в начале сентября, что я ему и пообещал.

Т у о м а с. Для него самое лучшее — поживей убраться с нашей дороги. Он не поправил хозяйства, а еще больше запустил. И аренды он нам ни одного зернышка не заплатил.

А а п о. Закон-то его заставил бы заплатить все сполна, но откуда ему взять?

Т у о м а с. На это у него вовеки силенок не хватит, разве что свою жалкую душу заложит.

А а п о. Судом его можно заставить все отработать, но ведь у несчастного хворая баба и куча детей.

Ю х а н и. Пускай убирается с богом, рохля беспомощная! Да, нам он может не платить. По правде говоря, ему не везло эти десять лет. Но будь ему и удача, все равно он не создан быть хозяином. В таком деле хватка нужна, а у него ее не больше, чем в рукавице. Так что пусть отправляется крутить свою мельницу. А мы покажем, какое хозяйство можно сделать из Юколы! Лучшим в приходе станет.

А а п о. Оно и глазу приятно — смотреть на хозяйство, где поля вспаханы, луга расчищены, и притом знать, что все это сделано собственными руками. Трое из нас пускай остаются здесь, в нашей новой усадьбе, а остальные будут работать в Юколе. Но самую большую и срочную работу мы будем делать сообща — и здесь и в Юколе. И скоро у нас будут два крепких хозяйства. Тут хватит места и земли на долю каждого, когда мы задумаем делиться. И будем надеяться, что все пойдет как нельзя лучше! Ведь все, в конечном счете, обстоит хорошо, если путеводной звездой нам служит разум.

Т и м о. Хозяйка тоже немало значит. Мужик работает в поле и в жару и в дождь, а будет ли он богат или беден — это от порядка в доме зависит, от хозяйки.

А а п о. Ай да Тимо! Толкует как бывалый. Но все правильно, как ты сказал. Жена либо принесет дому почет и добрую славу, либо разнесет его до последнего бревнышка. О таком доме, где хозяин, точно одержимый, в один миг проматывает все, что приобретено за многие годы, — о таком доме я и речи не веду; тут не помогут ни богатые поля, ни хозяйственная жена, будь она проворна, как горностай, и скупа, как старая еврейка. Мы возьмем дом обыкновенный, где хозяин проматывает, но тоже по-обыкновенному. Но если в таком доме будет твердая, бережливая хозяйка, дом устоит на ногах, непременно устоит. Ну, а дом, в котором сама хозяйка мотовка, — этот дом наверняка рухнет, пускай бедный хозяин хоть как этому противится и трудится в десять рук. Правда, хозяин может напиться и подраться в деревне, за что закон всыплет ему по заслугам, но такие промахи можно считать пустяком или, если сравнить дом с человеком, — царапиной. Зато хозяйка-мотовка в доме — это моль, это червь в его чреве, это язва, что день за днем высасывает все соки, а потом и все строение подточит и развалит. Вот я вспомнил один рассказ нашего деда, а он был умный и рассудительный старик, всегда глядел вперед. И вот что он рассказал: жили два брата, оба одинаково непьющие и работящие, у обоих было по одинаковому дому, у обоих были жены и дети. Один из них всегда оставался богат, а другой день ото дня все беднел и беднел. Люди всякое об этом думали, но так и не поняли, почему у братьев хозяйства стали разные. И вот однажды субботним вечером наш дед пошел по какому-то делу в оба дома. Сначала он наведался к богатому брату. Хозяйка только что кончила бить масло и раздавала детям хлеб с маслом. Оттуда он пошел в дом бедного брата, и там хозяйка тоже как раз раздавала ребятам хлеб с маслом, но поглядите! — она намазывала на хлеб масла в два раза больше, чем в соседнем доме. И тут-то старик понял, отчего один брат богат, а другой беден. С виду оно вроде бы и незаметно, а на деле у второй хозяйки и масла и другого добра уходило сквозь пальцы вдвое больше. Значит, с ее хозяйствованием надо было иметь два таких хозяйства, чтобы держаться вровень с соседским. Вот как рассказывал дед, а он слыл человеком умным и рассудительным.