Алексис Киви - Семеро братьев

Ю х а н и. И он правильно рассудил. Плохая, расточительная хозяйка в доме — это прожорливая крыса, и смотреть-то на нее противно, все равно что на старый тряпичный башмак в луже.

А а п о. Так пускай женитьба будет самым важным шагом в нашей жизни, как оно и должно быть. Ибо плохая хозяйка и хозяина сгубит, а дельная да хорошая жена навеки его осчастливит; она ему первый друг, его золотая честь, она превратит его дом в обитель радости и покоя. Такую жену он должен уважать и беречь как зеницу ока, как сокровище души своей. И еще сдается мне, что на свете было бы меньше, гораздо меньше плохих жен, если б муж сам выправлял промахи своей молодой жены ласковыми речами да полюбовными взглядами, а не ворчал бы без конца и не кивал бы на «соседскую, такую славную бабу». И пусть его «славная старушка», что была «не человек, а золото», тоже покойно почиет в могиле. Да, да, братья! Может статься, что у всех нас даже очень скоро будут под боком жены, а вокруг — этакие маленькие карапузы, и потому я сказываю вам все это неспроста. Нет, об этом я, может, давно думаю и хочу, чтобы мои слова запали вам в самое сердце.

Ю х а н и. Ты все делаешь всегда на славу и дал нам много золотых советов. В самом деле! Ты, будто отец родной, всегда учил и наставлял нас в этом дремучем лесу. Братцы, поблагодарим Аапо, он сделал большое дело.

А а п о. Отойди! Чего уже тут… Ну-ну… Мы же вместе тут стоим, вместе и боролись — метались, рвались и карабкались, чтоб вырваться наконец из сетей злой судьбы на привольный простор. Но поглядите: погода сейчас ясная и тихая, скоро закат, и карась как раз мечет икру в травке на Ильвесъярви. Пойдем поставим верши, и наутро у нас будет вкусный завтрак.

Они направились к Ильвесъярви ставить снасти на золотистых карасей, которые в самом разгаре нереста весело плескались у заросшего травой берега. Симеони и Тимо, однако, остались дома, чтобы встретить стадо; мыча и позванивая колокольчиками, кривоногие коровы уже возвращались с пастбища. Их подоили на сухой поляне и пустили в загон, где они, продолжая жевать жвачку, одна за другой улеглись на хвойную подстилку. А остальные братья бороздили на тупоносом челне спокойную гладь Ильвесъярви и ставили в прозрачную глубь, вдоль извилистых зарослей, свои верши. На северо-западе, над вершинами сосен, разливалась огненно-красная заря.

Однажды сентябрьским днем братья решили отправиться в Юколу, чтобы вновь обрести свой дом, которого не видели уже девять лет. По бегущей через поля и луга дороге шагают теперь семь путников, все более отдаляясь от Импиваары, где остался только Кюэсти Таммисто, приглашенный на день-другой ухаживать за скотиной. Впереди идут рядышком Юхани, Аапо и Туомас; им шагается легко, их лица дышат спокойной радостью. За ними две молодые кобылки тянут повозку, и правит лошадьми Лаури, посиживая на маленьком бочонке. Бочонок полон пива, сваренного нарочно в честь возвращения в Юколу. За телегой идут Симеони и Тимо, каждый ведет на поводу корову, чтобы и в Юколе появился скот. Замыкает шествие Эро: он держит на веревке маленького лобастого бычка, призванного заботиться о размножении стада. Гордо ревет бык и охотно следует за коровами. Килли и Кийски весело бегут то впереди, то сзади, то по бокам шествия. Собаки были единственными животными, которые родились в Юколе и теперь возвращались туда: Валко ужа спала в глубокой могиле за оградой Лухтанийтту; погребен был и старый, часто жалобно мяукавший кот Матти, любимец Юхани; петух тоже околел… И на шестке в Импивааре уже кукарекал его собрат, с печки таращил глаза другой кот, а повозку братьев проворно тянула пара молодых лошадок.

Миновав ровный Сомпионийтту, они углубились в лес. Погода ясная и тихая, на бледно-голубом небе ласково улыбалось солнце. Братья пересекли поляну Матти Сеуналы, потом дорогу в Виэртолу и по сосняку стали подниматься в гору. Наконец они на вершине Тэримяки, с которой дорога сбегала вниз по отлогому склону. Братья остановились, чтобы передохнуть и дать отдых лошадям. С вершины видны были все окрестности. Братья в нетерпении глядели на юго-запад, где темнела далекая Юкола, приют их детства. Скоро, однако, их взоры затуманила слеза, а грудь наполнилась щемящей тоской, подобно тому как наполняется водой грудь утопающего. Но они снова взглянули туда и на отлогом склоне увидели знакомые очертания Юколы, смутные и тусклые, словно далекое прошлое. Потом они обратили взор на север, где среди зеленеющей озими весело улыбался новый дом Импиваара, а за ним поднималась высокая, крутая гора. Они смотрели то на север, то на юг, и глаза их все более увлажнялись. Юхани нацедил пива и пустил по кругу можжевеловый ковш.

Ю х а н и. Мы льем слезы, но это слезы радости. А потому будем пить и веселиться!

А а п о. Хвала создателю, что мы опять стоим тут и радуемся, как дети. Наше счастье, что мы вовремя образумились и зажили по-человечески, покуда не начертала рука на стене наш приговор {90} 90 …покуда не начертала рука на стене наш приговор. — В библейской притче рассказывается о царе Валтасаре, увидевшем, как появилась рука и написала на стене ему приговор. . Наше благоразумие да еще направляющая десница божья и вознесли нас на такую вышину, на этот милый светлый холм, на котором мы теперь стоим, как герои-победители. Десять золотых лет минуло с тех пор, как мы, во власти гнева и строптивости, бежали в темные леса. И думаю я, что если бы мы не сделали этого, если бы оставались все это время там, на юге, в мире зла и притеснений, то и сейчас бы мы стенали в скорби. И выходит, что деревню и односельчан мы покинули на свое же счастье, ибо в нас произошла перемена. Вот стоим мы и глядим на Тоуколу взором примирения, и позади, в Импивааре, у нас крепкая опора.

Да, там наша родная Юкола, там Тоукола, там церковная колокольня, а вон там — славная Импиваара. И перед моими глазами ясно встает вся наша жизнь за минувшие десять лет. Смотрите, каков был наш путь. Сперва мы, еще совсем непутевые, пытались примкнуть к обществу крещеных людей и предприняли горестное странствие к той торжественной колокольне. То было поистине дьявольское странствие. Но оно же вынудило нас углубиться в дремучие леса. И мы перебрались на склон вон той крутой седой горы, срубили себе крепкую избу. Но все пожрал ненасытный огонь, превратил наше жилище в пепел и мы, как волчата, бежали обратно в Юколу. Это было тяжко. Но мы недолго горевали, снова пошли в лес и срубили новую избу, получше первой.

И опять мы могли предаваться любимому занятию; собаки носились, ружья грохотали, и обильно лилась кровь обитателей леса. Но тут злая судьба нежданно закинула нас для самых страшных испытаний на камень Хийси. Вон там, должно быть, стоит этот камень, как раз там, где снижается край леса и тонкая ель поднимает вершину. Там тот камень, что доставил нам горе и муки; но мы можем назвать его также камнем нашего счастья. Заметьте себе: там зародилась наша сегодняшняя радость. Ведь без того камня у нас не было бы и огромной пожоги, а она дала нам много хлеба. Все же отсюда, как это ни горько, началось и наше злосчастное пьянство. Но не печальтесь. Ведь своим пьяным гвалтом мы всю преисподнюю, всех чертей всполошили, и это послужило нам страшным предостережением и помогло вернуться на путь праведный. Сразу с двух сторон мы получили грозные напоминания: через знамения Симеони и страшный сон Лаури. И мы счастливцы, что вняли этим важным прорицаниям. Все мы мужественно отказались на веки вечные от хмельного, от проклятого зелья, и, надеюсь, сдержим свой обет.