Алексис Киви - Семеро братьев

Они зашагали по каменистой дороге. Но она была мила и дорога братьям, потому что скоро стали встречаться знакомые с детства поляны, камни и пни. А в лицо им подувал прохладный ветерок.

Вдруг послышался страшный шум, и навстречу выступил полк Раямяки. Вот уже показалось перемазанное табачной жвачкой лицо Кайсы, из-под черного чепчика блеснули ее сердитые глаза. Бранясь и кляня весь свет, она тащила за оглобли повозку. Но и Хейкка уже забросил прут, служивший ему быстрым конем, второй сын, Рёва, — деревянную тележку, и оба помогали матери, держась за оглобли, один справа, второй слева. Сам Микко, в черной войлочной шляпе и с огромной жвачкой табаку за щекой, как всегда подталкивал повозку сзади шестом. За ним, верхом на палках, скакали двое близнецов, а последним шлепал младший сынишка Микко, таща по пыльной дороге игрушечную тележку. А на повозке можно было увидеть мешок с варом, узел с рогами и сумку из телячьей кожи, в которой хранились ножи Микко и сыновей. Там же на повозке была и скрипка, завернутая в старую красную шаль Кайсы.

Два необычных шествия двигались навстречу друг другу. И тут поднялся шум и гвалт. Молодые лошадки Импиваары пятились и фыркали; ощетинившиеся Килли и Кийски принялись метаться и рычать, отчего близнецы и малыш с ревом кинулись под защиту повозки. Кайса стала сердито бранить сыновей, а Микко замахивался шестом на собак и сыпал проклятия. Наконец обе стороны остановились и долго молча рассматривали друг друга: семья Раямяки глазела удивленно, а братья, помня свой уговор, — в сильном удивлении. Но вот вперед выступил Аапо.

А а п о. Мир вам!

М и к к о. И вам тоже, только усмирите своих собак.

А а п о. Цыц, Килли и Кийски!

Ю х а н и. Здорово, Микко Раямяки! Как поживаешь, что нового на белом свете?

М и к к о. Разное, разное — и худое и хорошее, но все-таки, черт побери, хорошее всегда берет верх, и жизнь идет кое-как. Да, да, ребята, в деревнях и в усадьбах, слава богу, всегда перепадает какая-нибудь работенка. А покуда на свете хватает работы для Микко, ему и горя мало, хотя и приходится таскаться из дома в дом, из деревни в деревню, чтоб подработать на хлеб. Микко живет неплохо.

А а п о. Охотно верим, и пусть вам еще больше везет в ваших трудах. Но сейчас, Микко, есть у нас дума одна, и мы бы хотели немного задержать вас. Послушайте, что я скажу.

М и к к о. Ага! Догадываюсь, что это за дума. Стало быть, вам все еще отрыгается от той каши, которую мы сообща заварили тогда под Соннимяки? Хорошо, что мы встретились на казенном тракте, да и господин кантор будет в свидетелях. А ну-ка, посторонитесь, дорогие соседи и друзья! Чуток в сторонку!

А а п о. Да выслушайте нас!

К а й с а. Прочь с дороги, окаянные! Нам идти пора. Прочь с дороги, не то вас палач заберет!

К а н т о р. Вы ошибаетесь, почтенная семья Раямяки, сильно ошибаетесь! Послушайте, что я вам скажу и в чем свято клянусь. Ах! Братья Юкола теперь совсем иначе живут и душой и телом. Бог свидетель, иначе! Знайте, что в них уже созрели чудесные плоды добродетели и исправления, и теперь они со славой и ликованием возвращаются под милый отчий кров и жаждут обнять весь белый свет. Вот и вас они приглашают на веселый праздник в честь возвращения в Юколу. Это их сердечное желание в такой радостный для них день. Поверьте вашему кантору.

Ю х а н и. В точности, как говорит кантор!

А а п о. Микко и Кайса! Мы хотим показать, что мы люди стоящие и будем жить и трудиться по-людски, забыв о былом. И к чему ты, Микко, заговорил о каше под Соннимяки? Друг мой, мы сами ее заварили, самим и расхлебывать пришлось. Мне припоминается и еще кое-что о том вечере под Соннимяки. Ведь ваша хозяйка предсказала нам тогда самые черные дни. И она нисколько не ошиблась. Налетели бури и сильно исхлестали нас, но бури и тучи уже миновали, и снова наступает ясный день. Пойдемте-ка с нами, предскажите еще разок нашу судьбу — и мы надеемся, Кайса увидит в ней больше светлого. Я слыхал, вы лучше всего гадаете на кофейной гуще, а нынче вечером в Юколе не будет нехватки в кофе.

Ю х а н и. В кофе и в пиве!

А а п о. В кофе и в пиве! Так что идемте предсказывать нам счастье.

М и к к о. Кайса поворожит на кофе, а я поиграю на скрипке в честь праздника. Хорошо?

А а п о. Очень хорошо.

Ю х а н и. Молодчина, Микко.

М и к к о. Я сыграю вам веселый марш, как только подойдем к Юколе.

Ю х а н и. Ах, Микко, золотой человек! Сыграй, сыграй так, чтоб весь мир зазвенел. Сыграй, божье создание!

А а п о. Ну вот, все и устроилось.

Ю х а н и. Сработало, как хорошо смазанный замок.

М и к к о. А ну-ка, Хейкка и Матти, поворачивайте оглобли! А тебе, Кайса, тоже хватит дуться. Поворачивай-ка к Юколе.

К а й с а. Вот я тебе сейчас поверну! А коли сдуру и вздумаю тащиться на своих старых ногах обратно, то уж наверняка не полезу под ноги их проклятым ослам. Пускай катят впереди, а мы поковыляем сзади.

М и к к о. Верно, Кайса! Мчитесь впереди, братья, мчитесь, как кометы, а мы за вами — точно ее огненный хвост. Баба-то у меня малость с норовом.

Ю х а н и. А все-таки баба хоть куда.

А а п о. Славная баба!

М и к к о. Да, черт возьми, именно так, осмелюсь сказать то же самое. Ведь она моя женка.

Ю х а н и. Не женка, а пики-козыри!

М и к к о. И то. Сердитая баба, сердитая. Но коли муж возьмет да ощетинится, то тут уж баба мигом закрывает рот, ничего не поделаешь. Но вообще-то я старик ласковый, позволяю Кайсе командовать. Да и что из того, лишь бы все шло хорошо. Эгей, пошли, ребята! А мы за вами, как тот сапожник за портным — на небеса {95} 95 …как тот сапожник за портным — на небеса. — Намек на народную присказку о том, как трудятся сапожник и портной. Портной делает стежки легко и приговаривает в такт: «Я пойду на небо, я пойду на небо»; сапожник медленно стягивает узлы на дратве и повторяет: «А я приду следом, пусть хоть сам черт меня держит». . «Иди следом, хотя бы сам черт тебя держал!» — говаривал сапожник, когда изо всех сил тянул зубами дратву. Да, да, марш вперед и кати без оглядки!

И они всей гурьбой тронулись в путь. Ветер усилился, березы шумели и гнулись к земле, солнце то ласково светило, то снова пряталось за причудливые облака; гонимые северным ветром, они быстро неслись по небосводу к далекому горизонту. Братья бодро шествовали вверх и вниз по горам, их веселили и этот ветер и эта дорога, что бежала на юго-запад, все ближе к холму, на котором возвышался их родной дом.

Скоро навстречу попался Колистин, темноволосый желчный старик. Его седые брови свисали, точно крылья филина, и почти закрывали его сердитые глаза. В свое время он метко стрелял и повалил немало волков и медведей. Но потом старика постигла тяжелая болезнь, лишившая его слуха, и, чтобы сказать ему что-то, надо было громко кричать ему в самое ухо. Это несчастье навсегда положило конец его медвежьей охоте, и тогда он стал ловить силками. Осенью и зимой расставлял он их в лесах на погибель птицам, зайцам и белкам. Колистин был суров и угрюм, резок в речах; оглохнув, глядя на жизнь по-своему, он стал раздражителен и обо всем судил по-своему. Этот старик и шел сейчас навстречу братьям по каменистой дороге.