Алексис Киви - Семеро братьев

Так вот и поживал Симеони в своем родном углу, старой Юколе, усердно трудясь и зорко следя за всеми делами как в доме, так и на полях. Однако же бывали и такие дни, когда ничто в мире не трогало его. Изредка случалось, что он возвращался из деревни сильно навеселе, и тогда шумел, расхаживая взад и вперед по избе, на потеху всему дому от мала до велика. А на следующий день он бывал совсем болен и страдал и душой и телом. Тяжко вздыхая, скрестив на груди руки, он лежал на закопченном камне лежанки, а сердце изнывало от страшного раскаяния. Но после одного события он стал пить гораздо реже, — а стало быть, ему реже приходилось и раскаиваться. Однажды Юхани привез ему из города дорогой подарок: огромную, в полпуда весом, библию в твердом, негнущемся переплете. Велики были радость и восторг Симеони, и он не переставал благодарить и превозносить брата за это доброе дело. И с тех пор он почти совсем забыл заманчивую чарку.

Теперь каждое воскресенье и каждый праздник его видели по вечерам за библией, и он гораздо реже тянулся к напитку, столь преображавшему его. Но однажды, в праздник всех святых, с ним опять случился грех. В буйном веселье он долго буянил, крутился, пока не уснул сладким сном на своей лежанке. А поутру его душу опять грызло раскаяние. И что же он тогда сделал? Стоя у стола перед раскрытой библией, он громко, точно читая проповедь, призвал к себе всех домашних, от мала до велика, положил на библию два пальца и, возведя глаза к небу, свято поклялся больше никогда не брать в рот хмельного, ни капли до самой смерти.

Прошел год, другой и третий, а Симеони твердо держал свой обет. Но ему еще раз суждено было впасть в сей тяжкий грех, и это вызвало страшный переполох в доме. Несчастный считал себя клятвопреступником, ничтожным червем, лишенным души: ведь он нарушил обещание, которое дал, положив два пальца на святую книгу. И потому он надумал завершить свое бренное существование. Торопливо, но решительно и с рассудком холодным, точно лед, он вышел из избы, поднялся на сеновал и обмотал шею концом старой подпруги кобылы Пилкку, а другой привязал к стропилу и повис, чтоб заснуть вечным сном. Глаза его потускнели, щеки налились кровью, руки крепко сжались в кулаки. Но чаша жизни еще не была им испита до дна.

Как раз в это время старуха теща отправилась на сеновал взглянуть, не снеслись ли куры. Увидев Симеони в петле, она своими воплями и криком всполошила весь дом. Юхани, не мешкая, прибежал на место происшествия и спас брата из когтей смерти. Одним рывком оборвал он подпругу и, охая и причитая, понес брата в избу, а вокруг них, плача, крича и всплескивая руками, суетились женщины и дети. Юхани внес брата в горницу и уложил на мягкую постель Венлы. Скоро Симеони пришел в себя. Но мрачный, тяжело вздыхая, уставившись глазами в пол, сидел он на кровати, не произнося ни слова. А Юхани, с трубкой в зубах, поспешил к Аапо сообщить страшную весть и попросить совета, что делать с братом. По его собственному мнению, всего лучше была бы умеренная трепка, заданная втайне и братской рукой, а потом строгое внушение именем божьим. Но Аапо счел наказание излишним, вредным и решил действовать только силою слова. И когда он тоже закурил трубку, оба брата из Аапо-Юколы отправились полями в Юхани-Юколу вразумлять горемыку Симеони.

Аапо ласково пожал Симеони руку и, набивая трубку, начал торжественно укорять, а затем и утешать брата. Симеони долго слушал его в молчании, уныло глядя в пол. А Аапо, то и дело раскуривая потухающую трубку, простирая руку и умиленно глядя из окна вдаль, говорил все с большим жаром. Сверкающим золотым дождем струились из его уст слова. Вдруг на губах Симеони появилась улыбка, горькая и вместе с тем сладостная, по щекам потекли слезы, и он громко зарыдал, У Юхани тоже дрогнул подбородок, и вскоре и он затрясся в плаче. Да и у Аапо глаза сияли влажным блеском.

Так сердце Симеони было вновь обращено к жизни и надежде, и с просветленным лицом он благодарно пожал руку Аапо. Он поблагодарил также бога, который еще раз помиловал его. И мало-помалу он опять втянулся в обычные свои занятия и хлопоты в доме Юкола. С этой поры Симеони, уже никогда не притрагиваясь к чарке, мирно доживал свой век: то что-нибудь тесал на обрубке бревна, то, с трубкой в зубах, рубил на скотном дворе пахучую хвою или сидел за библией, углубившись в святое писание.

Аапо хозяйничал в другой половине Юколы, которая называлась Аапо-Юколой. Дом его стоял в нескольких сотнях шагов от старой, родной избы. В жены он взял Хинрику Конккалу, миловидную и во всех отношениях славную женщину. Она была хорошая хозяйка и ласковая жена. Аапо был доволен ею, но считал нужным время от времени со строгим лицом выговаривать ей и назидательным тоном давать советы по части домашнего хозяйства. Жена выслушивала их либо молча, либо щуря глаза и заливалась веселым, простодушным смехом. Хозяин Аапо часто поучал также работниц и служанок, когда оставался недоволен их работой. Как-то он резко отчитал старшую работницу, подметавшую пол; по его мнению, девка сильно пылила и оставляла сор по углам. Аапо вдруг вскипел, вырвал у работницы веник и принялся сам проворно подметать избу заново. Дойдя примерно до половины, он сунул веник обратно в руку бедной девке и сказал: «Вот как должна мести хорошая служанка». Хозяйка, наблюдавшая от очага за тем, как Аапо с веником в руках поучает работницу, звонко рассмеялась, щуря глаза и держась руками за колени. Услышав смех, Аапо посмотрел на жену суровым, укоряющим взглядом. Впрочем, он был всегда справедлив и к служанкам и к работникам, и все в один голос, хвалили его за это.

Аапо занимался также врачеванием, чему выучился по старому домашнему лечебнику. И нередко помогали его снадобья, им же самим придуманные и приготовленные из целебных трав. Особенно славился он как искусный врачеватель рожи, поносов, обмороков, свинки и чесотки. Массажист он был бесподобный; не один человек, побывавший у него в руках, получал облегчение. Желудочные и некоторые иные боли он зачастую лечил исключительно массажами. И так как в беде не до стыда, то случалось раз-другой, что и бабам приходилось ложиться под врачующую руку Аапо, когда у них непрерывно жгло и сосало в груди.

Была одна баба, жена старика тряпичника Матти Тервакоски, которую неотступно мучили кошмары. Подчас они донимали ее каждую ночь, много недель подряд. Когда они оставляли ее в покое, баба уже радовалась избавлению, но вдруг все опять начиналось снова, и она снова не находила себе места. Она обошла и знахарок и лекарей, но все попусту. Наконец до ее слуха докатилась молва о великом искусстве Аапо Юколы, и она решила еще раз обратиться за помощью. С узелком и вязаньем в руке она проделала долгий и утомительный путь в Юколу. Но зато там она на веки вечные избавилась от своего недуга.