Алексис Киви - Семеро братьев

Однажды, возвратившись из лесу, он был как-то особенно задумчив; но о чем он так упорно размышлял, никто не мог угадать. Молчаливый и день ото дня все более раздражительный, бродил он по двору, сердито покрикивая на мужиков и баб, что раньше с ним бывало редко. Облако глубокой и мучительной думы омрачало его чело. Таким его видели всю неделю. Вот наступило и воскресенье, Лаури с работниками сидел за столом; но долго царило молчание. Вот хозяин наконец заговорил, обращаясь ко всем: «Мужики, хочу спросить у вас про одну вещь; растолкуйте мне ее. Пять дней тому назад шел я через луг Койвисто, что на горке. Была пороша, землю, как и нынче, покрывал снег, будто тонким ватным одеялом. И тут я увидел такое, чего ум мой понять не может. Проклятье! Дни и ночи бьюсь над этой штукой и так и этак, как только не крутил мозгами. Слушайте: увидел я на лугу след, след взрослого человека, и не торопясь пошел по нему. Но вдруг след пропал, и дальше по горке вниз, к кустам, начался лисий след, настоящий лисий след; а до тех пор его и в помине не было. Куда девался человек? Не ушел он ни назад, ни вперед, ни направо, ни налево, — нет, он на небо поднялся, а оттуда лисица спустилась да повела его след дальше. Или же человек нес лису на руках, а потом, на том месте, где его след кончился, сел верхом на хвостатую шельму и поехал через кусты к церковной дороге? Нет, немыслимо! А больше ничего придумать не могу, чтобы как-нибудь добиться ясности. Что вы скажете, мужики? Неужто в нашем приходе еще водятся колдуны? Может, и впрямь человек с помощью лукавого обернулся лисицей?» Так он рассуждал, и народ слушал его с удивлением; но никто не мог разгадать загадку, и все порешили на том, что на горке Койвисто, и в самом деле, ходил колдун.

Однако Лаури на этом не успокоился. Поев, он опять отправился к лугу Койвисто. Поднявшись на горку, он увидел, что все повторилось сначала: по свежему снегу шел человеческий след, который потом переходил в лисий. Лаури пришел в ярость и закричал: «Или сам сатана тут фокусничает?» С перекошенным от злости лицом он пнул ногой навозную кучу, видневшуюся из-под снега, — оттуда сверкнуло железо. В воздух взметнулось облако мелкого навоза и мякины, и тут же блестящие клещи капкана вцепились в икру Лаури и крепко сдавили ее. У Лаури глаза полезли на лоб, он быстро нагнулся, чтобы высвободить ноющую от боли, затекающую ногу из упрямого сооружения, и с проклятием швырнул капкан далеко в поле. Правда, теперь он понял, что кто-то понаставил капканов на его лугу, но странного превращения следов на снегу все же не мог постичь. В сердцах он повернул к дому, сильно хромая и стискивая зубы, когда ступал на прихваченную капканом ногу. Скоро он убедился, что без подпорки ему не обойтись, и начал искать какую-нибудь палку возле дороги на погост. Заметив в кусте два березовых шеста, он вытащил их и тут увидел, что это ходули, нижние концы которых снабжены искусно вырезанными лисьими лапами. Лицо его просветлело, все стало ясно. Он понял: охотник, чтобы обмануть лису, не навести ее на подозрение, всегда подходил к капкану на ходулях и потому-то и оставлял лисий, а не человеческий след, которого так боится хитрый Микко. Найдя разгадку, Лаури с легким сердцем, хотя и с больной ногой, поковылял к дому, опираясь на прихваченный шест.

В это время старый ворчун Колистин пошел проверять беличьи силки, которые он расставлял в полевых и луговых изгородях, и, заметив на поляне следы Лаури, крепко призадумался. «Тут вроде бы прошел человек с собакой, но — как это понять? — у собаки всего одна лапа. Вот так чудо! Рядом с хозяином прыгала собака на одной ноге. Что же, черт возьми, мне подумать о такой штуке? Может, тут бродят колдуны и лопари? А?» В напряженном раздумье стоял он на поляне, теребил всей пятерней свои жесткие черные волосы, жевал табачную жвачку и страшно морщил седые брови. Наконец он продолжил путь, так и не поняв, что за чудеса творились на поляне. Собака на одной ноге! Он долго ломал над этим голову, но молчал, и только на смертном одре спросил свою ласковую невестку: что она думает об этом чуде, которое даже в минуту смерти не дает ему покоя? Со слезами на глазах наклонилась она над его ухом, прося отогнать все подобные думы и помнить только о своей бессмертной душе. Старик ни слова не промолвил в ответ и упорно продолжал глядеть в пространство. Так и унес он с собой в могилу эту неразгаданную загадку.

А нога Лаури, прищемленная капканом, скоро зажила, и он, как прежде, хлопотал то по хозяйству, то в лесу, то в просторной избе. Так он поживал со своей бойкой женой и ребятами. И покуда ребята были на попечении матери, они ни в чем не терпели нужды: ни в рубахах, ни в чулках, ни в еде, ни в розгах.

Торпом Кеккури владел Тимо, и женат он был на второй из сестер-близнецов Куоккалы. И нравом и видом своим она напоминала сестру: такая же полногрудая, курносая и смуглолицая коротышка. Впрочем, говорили, что сердце у нее было чуть добрее, чем у сестры, жены Лаури. Тимо ее очень любил, хотя его волосы подчас страдали от цепких рук жены, потому что идти ей наперекор не сулило ничего хорошего. Но Тимо во всем стремился выполнять ее волю, и дела в доме шли неплохо. Только одно обстоятельство время от времени омрачало семейный мир: у Тимо была укоренившаяся привычка раз в год, в день всех святых, напиваться допьяна и денька два гулять в деревне, в кругу веселых друзей, и когда он наконец спохватывался, что теперь ему лучше вернуться домой, там его ожидал скандал.

Как-то раз в воскресенье, — это было в конце октября или в начале ноября, — Тимо снова сбился с пути истинного, решив погулять с Кюэсти Таммисто и Аапели Карккула. На прохладном чердаке в доме Таммисто они беззаботно прикладывались к темной блестящей бутылке, вели бесконечную беседу, распевали песенки и обнимались, как сердечные друзья. Так провели они две ночи и два дня, горланя и поглядывая посоловевшими глазами в окошко. Внизу перед ними виднелись заваленный навозом загон, хлев с соломенной крышей, каменистая гора, поле, луга и далекое болото Леммиля, над которым у самых облаков реяли и кружились лебеди, собираясь в южные страны. Друзья с выражением тупого безразличия таращились на все это, как обалдевшие козы, галдели и мотали головами, в которых приятно играл хмель. Далеки были от них сейчас обычные человеческие горести и печали.

Настал, однако, третий день, и приятели проснулись: головы трещали с похмелья. Кончились и вино и деньги, а вместе с тем иссякли и способы выманивания у хозяек новых бутылок. И Тимо, притихший, с угрюмой физиономией, побрел домой. Он медленно плелся вдоль околицы, поднялся на неприветливую гору и все думал о своей сварливой бабе. Его суконные штаны уныло болтались, из-под жилета в красную полоску вылезла рубаха; веки подпухли, глаза налились кровью, волосы напоминали воронье гнездо, а открытая грудь раскраснелась и сверкала, как начищенный медный котел. Тимо шел с тяжелым сердцем, и сердито глядели на него леса, горы и долины. Пожелтевшая береза укоризненно покачала своей вершиной, качнулась и мрачная ель, а возле дороги, как черный ехидный гном, торчал смолистый пень. Вся природа, прежде такая ласковая, теперь казалась ему злой мачехой. Впрочем, Тимо теперь было не до деревьев, пней и камней, — он все вглядывался в даль и думал о своей воинственной бабе. Кто бы ни попадался ему навстречу — стар или млад, мужчина или женщина, — он едва удостаивал их взглядом и, пожалуй, поступил бы точно так же, пройди мимо него сейчас хоть сам великий князь финляндский {103} 103 …хоть сам великий князь финляндский. — После присоединения Финляндии к России в 1809 г. русский царь стал именоваться также великим князем финляндским. . С умилением думал он о доме, о жене с детьми и о работниках и все шагал сосредоточенно вперед, и время от времени из его груди вырывался негромкий вздох.