Петр Радченко - На заре

— Кроме того, — продолжал он, стоя навытяжку, — к нам только что явился офицер из 1-го партизанского имени генерала Алексеева полка и принес письмо от группы офицеров, желающих перейти на нашу сторону.

Орджоникидзе застегнул воротник гимнастерки, подпоясался и, поправив на боку пистолет, весело взглянул на Левандовского:

— Вы чувствуете, товарищ командующий, что это значит? Ведь это начало брожения в улагаевских войсках! Люди не хотят проливать кровь за сомнительную авантюру Врангеля.

— Кажется, наше воззвание попало в цель, — улыбнулся Левандовский. — Первые отклики налицо.

В штабной палатке командующий и Чрезвычайный комиссар познакомились с офицером-парламентером — худощавым поручиком в английском мундире. Держался он очень напряженно, нервничал и глядел беспокойно-выжидательно на красных командиров.

В письме группы офицеров, которое он вручил Левандовскому, говорилось:

Дорогие товарищи! Мы наконец осознали свои глубокие заблуждения и увидели то безвыходное положение, в котором оказались в данное время. И, как это ни печально, должны с чистой совестью сознаться, что нас в армии бессовестно обманывало высшее начальство и этот обман привел нас к трагическим последствиям. Мы оказались мучениками на кровавой Голгофе. Но ведь всех офицеров русской армии нельзя рассматривать как врагов Советской власти. Если же их разделить на группы, то можно увидеть, что наряду с князем, с белоручкой-графом был гораздо больший процент офицерства из так называемого среднего сословия. Всем известно, что этого офицера-середняка сторонился тот чванный и ему чуждый «белокостный» офицер и что всегда эти «братья по оружию» были в непримиримой вражде. Нашего брата заставляли плестись в хвосте русской армии в годину тишины и выдвигали вперед, на линию смерти, в годину бедствий для страны…

Вы зададите вопрос, почему в боях мы до сего времени не перешли к вам?

Не так уж легко было это сделать. Мы были всегда и при всех режимах ограничены строжайшими рамками дозволенного, всякое проявление нашей воли парализовалось грозным окриком: «Неисполнение долга!»

Как могли мы в разгаре ожесточенной борьбы вложить свой меч в ножны и бросить лозунг: «Довольно крови!»?

Но мы уже от одного берега добровольно отстали, и к другому нас не принимают. Где же и как нам искать выход? Как разрубить этот проклятый гордиев узел, в который мы были вкручены ходом событий после Октябрьской революции?

Если бы нам стало известно, что вы согласны избрать с нами путь возможного сотрудничества, мы немедленно добровольно сложили бы оружие. Мы бы протянули к вам руки примирения, охотно стали в ваши ряды и плечом к плечу сражались вместе с вами против общего нашего врага.

Так довольно же бесцельной ненависти!..

Под текстом письма стояло много подписей.

Ознакомившись с содержанием послания, Орджоникидзе спросил у офицера:

— Почему же подобный шаг вы не сделали сразу, в первых боях после высадки десанта? Или вы ждали, куда повернет колесо фортуны?

— Мы боялись вас, — сказал офицер. — Нам ежедневно твердили о том, что всех офицеров без исключения ждет у красных расстрел.

— И вы верили в эту чушь?

— Верили.

— И что же вас поколебало?

— Решающую роль сыграло воззвание, с которым командование Красной Армии обратилось к десантным войскам.

— И у вас теперь не осталось никаких сомнений?

— Да, не осталось.

— Ну что ж, — сказал Левандовский, — я думаю, здесь может быть одно-единственное решение: гарантировать всем офицерам, которые перейдут на нашу сторону, полную свободу и неприкосновенность.

Орджоникидзе взглянул на парламентера:

— Вы слышите, поручик?

— Так точно! — вытянулся тот.

— Когда вы намерены отправиться обратно с нашим ответом? — спросил Левандовский.

— Если разрешите, то — немедленно, сейчас!

— Но это очень рискованно, — предупредил командующий. — Вас могут заметить.

— Я буду переходить передовую там, где в дозоре стоят мои друзья, — ответил поручик.

— В таком случае желаю успеха, — пожал ему руку Левандовский и, указав на карте место, куда следует явиться офицерам, добавил: — Здесь, у кургана, вас встретят, и если понадобится, то создадут для вашей безопасности огневой заслон.

— Разрешите отправляться? — козырнул поручик.

— Идите! — кивнул Левандовский.

В штаб был вызван Виктор Левицкий, а вместе с ним приглашен и Охрименко. Выслушав рапорт командира разведки, Левандовский спросил у Охрименко:

— Казак?

— Так точно, самый настоящий!

— Где воевали?

— На турецком фронте. Потом у Корнилова и Деникина, а теперь с десантом из Крыма прибыл.

— И награды имеете? — спросил Орджоникидзе, хитровато прищурив левый глаз.

— Эге ж, имею, — не смущаясь, ответил Охрименко. — Сам Лавр Георгиевич Корнилов два креста мне за храбрость дал. И на турецком два Георгия и три медали получил. Тут они у меня, во внутреннем кармане хранятся. Не верите? Могу показать.

Орджоникидзе рассмеялся.

— Не надо, верим, — сказал он и тут же поинтересовался: — Что ж вас заставило к нам перейти?

— То долго рассказывать, — махнул рукой Охрименко. — Перешел — и все. Не верите — стреляйте, верите — к своей коннице меня с хлопцами припишите. А как я рублюсь — увидите.

— Ну, а с Георгиями как быть? — спросил Орджоникидзе. — Так и будете их в кармане носить?

— Если дозволите, то я их на грудь поцеплю, — ответил Охрименко. — Хай те, что еще по ту сторону остались, видят, как георгиевские кавалеры за Советскую власть бьются.

— Товарищ Левицкий, — обратился Левандовский к Виктору, — не возражаете, если мы зачислим Охрименко и его хлопцев в вашу сотню?

— У меня не сотня, товарищ командующий, — отделение… — ответил Виктор.

— Было отделение, а теперь сотня, — сказал Левандовский. — Дмитрий Андреевич Фурманов и Николай Николаевич Жебрак говорят, что вы засиделись в отделении.

— Храбрый казачина! — указал Охрименко на Левицкого.

— Видите, какие авторитетные рекомендации вам дают! — подхватил Орджоникидзе.

— Значит, берете Охрименко и его казаков? — повторил Левандовский.

— Беру, товарищ командующий!

— А как произошло, что генерал Улагай вдруг стал во главе десанта? — остановясь у палаточной стены, Орджоникидзе снова обратился к перебежчику. — Ведь Врангель первоначально на этот пост назначил генерала Шифнер-Маркевича.

Охрименко посуровел, опустил глаза в землю, потом сказал:

— Вы знаете, что во время бегства Деникина с Кубани Кубанская рада разделилась на две группы. Одна из них с Деникиным переехала в Крым, а другая, оппозиционно настроенная, — в Грузию и обосновалась в Тифлисе. Потом Деникина заменил Врангель. Но он-то немец! Это до некоторой степени насторожило членов обеих групп разделившейся рады. Среди них начались толки об отношении к новому главнокомандующему. В той группе, что засела в Тифлисе, выяснились два течения: одно, возглавляемое председателем рады Тимошенко, считало Крым олицетворением реакции и призвало вести борьбу одновременно и с Крымом, и с большевиками.