Петр Радченко - На заре

В глазах Любы затеплился свет надежды.

— Может быть, мне и в самом деле станет легче, — оживилась она. И снова улыбнулась: — Как хочется жить!

На передовой стояла тишина. В балке, под тенистой листвой верб, Жебрак проводил политбеседу с казаками о значении боевых действий, которые велись 9-й Красной армией на Кубани против десантных войск Улагая и армии Хвостикова. День был солнечный, жаркий, но в прохладной тени зноя не чувствовалось. Мирно щебетали птицы, весело пиликали кузнечики, а в заболоченных низинах и на реке лениво перекликались лягушки.

— Врангель и польская шляхта задались целью задушить Советскую Россию, — говорил Жебрак, сидя на траве у ствола старой вербы. — Польские паны мечтали переполовинить Украину и Белоруссию и расширить границы Польши от Гданьска до Одессы, то есть от моря до моря. Они повели наступление на Советскую Россию с запада, а Врангель двинулся из Крыма на Северную Таврию, чтобы захватить Донбасс и отвлечь силы Красной Армии с польского фронта. Сейчас поляки бегут с Украины. Врангель застрял в Таврии. Вот он и решил сунуться на Кубань. Чем скорее мы вытурим отсюда Улагая, тем быстрее завершится война с Польшей и с Врангелем, тем скорее будут освобождены Украина и Крым. Вот тогда можно будет вздохнуть свободно, засучить рукава и приступить к строительству новой жизни — без панов и без атаманов!

Лаврентий Левицкий лежал на боку, подперев голову рукой, и внимательно слушал Жебрака. Рядом с ним сидел Виктор, прислонившись спиной к обнаженному корню высокого, стройного вяза, шумевшего на ветру своей зеленой кроной, устремленной к голубому небу. Мысли его уносились в будущее, к той поре, когда восторжествует новая жизнь — мирная, счастливая, трудовая — и дни нынешних суровых боев отойдут в далекое прошлое. Думалось о том, что не все из тех, кто теперь находится в балке, доживут до той поры. Одни погибнут на поле боя, другие вернутся домой искалеченные войной, а те, кому сегодня уже за пятьдесят, быстро состарятся, уйдут в могилу. А как хочется каждому из них увидеть новую жизнь, посмотреть на преображенные станицы, взглянуть на освобожденную кубанскую землю!

«А ведь если со мной и с Соней ничего не случится на фронте, то мы, может быть, доживем с ней до глубокой старости, — думал Виктор. — Мне сейчас двадцать три года. Через пятьдесят лет будет семьдесят три… Пятьдесят лет! Полвека! За это время чудодейственно изменится вся Россия. Все, все будет в ней так, как говорит Николай Николаевич. Люди равные, шагающие по жизни плечом к плечу, как братья. Земля твоя, и все на земле твое, разделенное по-братски. Лишь бы дожить, лишь бы скорее наступила победа над вражьими полчищами. — Он взглянул на отца и, пожалуй, впервые обратил внимание на то, как сильно посеребрила седина ему виски. — А вот батя вряд ли доживет до середины нынешнего века…» И на душе у него стало тоскливо, тягостно.

Вечером Воронов вызвал Виктора и, когда тот явился в палатку, спросил:

— Как у тебя с глазами, товарищ Левицкий?

Вопрос озадачил Виктора.

— Я не совсем понимаю, товарищ комбриг, — проговорил он, пожимая плечами.

— Ночью хорошо видишь?

— Вроде вижу.

— Тогда собирайся в разведку, — сказал Воронов. — Подбери себе боевых хлопцев. Рекомендую Петьку Зуева, у него глаза — кошачьи, любую дивчину в кромешных потемках за версту видит. — Он развернул на столе полевую карту. — Вот река Кирпили. А это селение Овсуры. Видишь?

— Вижу, товарищ комбриг.

— Надо выяснить, какие там силы у белых. Без языка нам никак не обойтись. Офицер нужен.

— Понятно, — кивнул Виктор.

— Вдоль Кирпилей снуют усиленные дозоры, — сказал Воронов. — Поэтому к подбору разведчиков подходи особенно требовательно. Об этом неоднократно упреждал нас товарищ Атарбеков Георгий Александрович. Ты знаешь его?

— Знаю, конечно, — ответил Виктор.

— Вот и прекрасно, — продолжал Воронов. — Нужны храбрые, ловкие и смекалистые ребята, которые в любой обстановке не растеряются — сумеют поцеловать куму, да и губы в суму. Есть у тебя на примете такие?

— Найду, товарищ комбриг! — заверил Виктор. — Батьку возьму, Шмеля, Вьюна, Зуева и еще несколько человек.

— Значит, задача ясна?

— Ясна, товарищ комбриг.

— Смотри, надеюсь на тебя.

В глухую полночь конная группа из десяти разведчиков отправилась в путь. Впереди ехали Виктор Левицкий и Юнька Шмель. За ними шагах в тридцати следовали остальные.

В район хутора Овсуры добрались во втором часу ночи. Степь, окутанная мраком, погруженная в тишину и пронизанная монотонной музыкой сверчков, казалась волшебной и в то же время безжизненной, мертвой. Но разведчики знали, насколько обманчивой и коварной была эта звонкая тишина.

Впереди показался черный контур степного куреня. Справа от него темнели кусты, тянувшиеся от дороги до берега реки. Виктор приказал остановиться и поручил Зуеву и Вьюну разведать, есть ли кто в курене. Спешившись, они быстро растаяли во тьме ночи.

Курень оказался пустым. Группа подъехала к нему. Отсюда до хутора Овсуры было не больше полуверсты.

— Ну, командир, что будем делать? — обратился Лаврентий Никифорович к сыну. — В село сразу двинем, как было уговорено, или тут малость подождем, могет, кто подвернется?

— Подождем! — ответил Виктор. — Лучшего места для засады не найти. Коней поставим в кустах, а сами заляжем вдоль дороги.

Так и сделали. Лаврентий и Вьюн были приставлены к лошадям, а остальные вышли к намеченному рубежу, расположились в канаве, заросшей травой.

Прошло с полчаса. На дороге никто не появлялся. Это обстоятельство и удивило, и насторожило всех. Ведь Воронов утверждал, что тут так и снуют дозоры. То ли противник проявлял полнейшую беспечность, то ли всю охрану переместил на ночь к самому селению.

Виктор уже собирался было выслать Зуева и Шмеля, чтобы выяснить, насколько правильны его предположения, когда внезапно в степи послышался близкий конский топот и глухой, сдержанный шум голосов. Прежде чем разведчики успели принять решение, как действовать и что предпринять, к куреню подскакали десятка два верховых.

— Приготовиться к бою! — распорядился Виктор и обернулся к кустарнику: он знал, что, стоит только одной из лошадей фыркнуть или заржать, всадники тотчас схватятся за оружие.

— Ну, господин сотник, решай, — сказал кто-то из разъезда, — либо до рассвета будем ждать, либо зараз махнем.

— Оно, конечно, ночью лучше, — донеслось в ответ.

— А днем черта лысого вырвемся, — согласился третий голос. — Свои перестреляют. Придется в полк вертаться.

— Э нет, хлопцы, вы как хотите, а я вертаться не думаю, — категорически возразил бас. — Осточертело все! Тут на Кубани и жинка, и дети. Ждут меня. На черта мне нужно за панов голову класть либо в Крым тикать. Пишут же красные в воззвании, что встретят нас, как родных братьев. Чего ж нам еще нужно? — И потребовал: — Решай, господин сотник!