Петр Радченко - На заре

Тут же огромным полукольцом вдавалось в скалу углубление. Слева в нем — несколько навесов с гладким полом. Хвостиковцы немедленно разместили под ними лошадей, укрылись от огня.

Здесь же по стене высокого полукольца вилась тропа наверх. По приказу Васильева три роты поднялись по ней и, заняв оборону на отвесной скале, открыли винтовочную и пулеметную стрельбу по красным, наступавшим по крутому подъему.

На правой стороне углубления прямо из скалы выступали две колонны, соединенные известняковым пластом в виде арки. Между двумя «шапками», надетыми на колонны, видна лобовина горы, поросшая мшистой травою и чахлыми деревьями, а под ней — небольшая дыра — вход в обширную пещеру, в которой свободно можно разместить целую дивизию с лошадьми. Из пещеры по неглубокому ерику узенькой лентой сбегала в Уруп чистая родниковая вода.

Васильев метался между валунами, постепенно отводил белоказаков к пещере.

— Братцы! За святую Русь! За царя-батюшку и отечество! — хрипло выкрикивал он, то и дело смахивая рукавом черкески пот, застилавший ему глаза.

Из-за камня вывернулся Виктор, прицелился в него. Но сотник с быстротой тура метнулся к расщелине, ведущей наверх, в пещеру. Вьюн, примостившись выше на валуне, как улар [670] Улары (горные индейки) — птицы семейства фазановые. Для обитания предпочитает крутые каменистые россыпи и скалистые ущелья в альпийской зоне. — прим. Гриня на вершине скалы, тоже вел прицельный огонь по противнику.

Виктор утолил жажду из родника, окинул взглядом наклон, заваленный валунами, и скалу с отвесной стеной. Ему вмиг представилось, как в далекие времена, оторвавшись от скалы, падали и с грохотом разбивались тяжелые глыбы, с гулом неслись по этому наклону к Урупу. Застряв в расселинах и оврагах, они по сей день как бы ждут той минуты, когда снова сорвутся с места и остановят бурный поток реки.

«Да… — подумал Виктор. — Какая здесь суровая природа!.. Бушующий Уруп и грозные скалы… тоже в вечной борьбе. Везде схватка… и среди людей, и в стихии…»

Между тем Васильев, теряя на поле боя убитых и раненых, быстро отходил к пещере, куда белогвардейцы тащили снаряжение, боеприпасы и продовольствие. На верху горы их становилось все больше и больше. Стрельба с той и другой стороны усиливалась.

Воронов стоял над громадным валуном и время от времени рассматривал в бинокль противника.

К нему подошел Шкрумов и, указав на арку, сказал:

— Бачите вон ту прозурину, Елисей Михайлович, что меж двумя присколками? [671] Здесь (по смыслу): Прозурина — просвет, проход. Присколки — крупные валуны у подножия скалы. В данном случае имеется в виду каменная арка описанная выше. Автор в третьей книге все чаще использует слова, которые единожды где-то услышал в живой речи и они ему понравились… — прим. Гриня

— Ну, бачу, — ответил Воронов, продолжая глядеть в бинокль.

— Там есть большая пещера, — пояснил Шкрумов. — Хвостиковцы уже завладели ею.

— А может, попытаться зайти им в тыл? — сказал Воронов.

— Зайти-то можно, — проговорил Шкрумов, — но лучше поднять артиллерию и шрапнелью накрыть вход в пещеру.

Воронов одобрил эту мысль. Артиллеристы выкатили на правый берег несколько пушек и начали шквальный обстрел площадки у входа в пещеру. Первые же снаряды упали у столбов. Сквозь клубы черного дыма было видно, как с тропы, словно вихрем, смело до двух десятков вражеских солдат. Оттуда донеслось дикое ржание лошадей.

Лаврентий, перепрыгивая с камня на камень, пробежал вдоль берега к артиллеристам, погрозил им кулаком:

— Эй, вы, матери вашей черт! Правее берите, а то всех коней в расселине изничтожите! Зачем же животину зря губить!

Путь к пещере был отрезан огнем батареи, но хвостиковцы, оставшиеся на склоне, продолжали яростно сопротивляться, палили из-за каждого валуна, из каждой расщелины.

Лаврентий, шныряя между камнями, одним из первых очутился на левом берегу Урупа. Вьюн едва поспевал за ним.

— Давай, давай, хлопец, побыстрее, — поторапливал его Лаврентий. — Коней надо захватить, а то перебьют их бандиты. — Он припал к валуну и, целясь в белогвардейца, сказал Вьюну: — А ну-ка, сынок, возьми на мушку вон того супротивника, что особше [672] Особше — особенно, обособленно, отдельно. — прим. Гриня ползет от беляков. То офицер. А я займусь этим.

Вьюн приложился. Раздался выстрел, и офицер уронил голову.

Васильев сорвал голос, пытаясь сохранить очаги организованного сопротивления. Перебегая с места на место, он хрипел:

— Братцы!.. Держитесь!

Пуля обожгла ему левую руку выше локтя. Зажав рану, он бросился на тропу, чтобы преградить путь солдатам, которые, стремясь проникнуть в пещеру, в панике лезли под артиллерийский огонь. Тут же, на тропе, Васильева вторично ранило — в плечо. Но он все же добежал до пещеры, в которой пряталось несколько сот белогвардейцев.

— Что же вы, мерзавцы, отсиживаетесь, когда ваши товарищи ведут бой? — гневно закричал он. — За мной!

Окровавленный, находясь в каком-то горячечном состоянии, он снова выскочил из пещеры под огонь, но мало кто последовал за ним.

Воронов, не отрываясь от бинокля, зорко следил за противником, руководил боем. Из-за выстрелов и гулкого эха не было слышно ни людских голосов, ни стонов раненых.

Васильев получил еще два ранения — в ногу и правую руку, упал на жухлую помятую траву. К нему подбежали санитары, перевязали раны. Сотник приподнялся, с трудом произнес:

— Братцы… нам теперь отсюда не уйти… Так давайте же постоим за свою честь и отечество…

Его подхватили два казака, втащили в пещеру, усадили на холодном камне. Васильев задыхался. Жадно глотая воздух, он открыл глаза. До слуха долетели отчаянные крики, вопли, ругань. Васильев встал и, напрягая последние силы, побрел к выходу.

Выйдя из пещеры, он с большим усилием вытер рукавом лицо и, обратясь к белогвардейцам, с дрожью в голосе произнес:

— Братцы… довольно…

Сознание покинуло его, и он упал.

Выполняя поручение Хвостикова, Кочкаров в первый же день добрался до Канделяпляр, но в монастырь не пошел, так как в Сентах гремела пальба. На следующую ночь, как только в ауле наступила тишина, он проник в монастырь, покружил немного около дома игуменьи, затем осторожно постучал в окно.

На крыльцо вышла мать Раиса и, узнав ночного гостя, пробормотала:

— Боже! Неужто это вы, Бабула? С чем пришел, раб божий?

Кочкаров оглянулся по сторонам, прошептал:

— Моя пришла от Хвостикова.

Игуменья торопливо перекрестилась, пропустила его в дом. В передней спросила с тревогой:

— Зачем же это прислал тебя Алексей Иванович?

— Золото брать, — сказал Кочкаров. — Генерал приказал все на Кисловодск, к жене его везти.