Петр Радченко - На заре

Пока готовился ужин для бойцов, Воронов, устроившись под отвесной скалой, в отдалении от бойцов, принялся писать донесение в штаб армии.

Внезапно со скалы посыпались мелкие камешки. Воронов вскинул голову и увидел, что на него сверху летит пятнистая рысь. В одно мгновение комбриг отскочил в сторону, выхватил браунинг. Рысь мягко упала на лапы, приготовилась снова к прыжку, но Воронов успел выстрелить. Раненый хищник попятился, и тут вторая пуля прикончила его.

На выстрелы прибежал Митрофан, со страхом уставился на убитого зверя.

— Видал, какую ухлопал, — Воронов указал на верх скалы. — Вон оттуда прыгнула, стерва, прямо на меня.

Верстах в шести от Черного моста, в ущелье, среди зарослей фундука и полудиких фруктовых деревьев затерялось небольшое селение — Третья Рота [712] Сейчас — кордон «Третья Рота» Восточного участкового лесничества. — прим. Гриня . За ним ущелье суживалось: отроги Ятыргварты — с запада и Магишо — с востока сдавливали реку с обеих сторон, и скалы, нависая над водой, как бы грозились каждую минуту обрушиться в бурный поток, преградить стремительное течение.

Дальше к югу, где скалистый мыс хребта Ахцархвы отходит вправо, ущелье опять становится шире, и взору открывается поляна бывшего кордона Умпырь [713] Кордон «Умпырь» Восточного участкового лесничества в урочище «Зубровый парк». Следует отметить, что кордоны (посты лесной стражи или охраны заповедников) здесь появились после образования заповедника в 1923–1924 годах. До революции эти поселения числится как «пикеты Великокняжеской Кубанской охоты» (в годы становления Советской власти добавляли эпитет «бывшей»). В данном месте располагался «охотничий лагерь в урочище Умпырь». — прим. Гриня . Против него через реку — мост.

Вся эта суровая местность представляет собой межгорную котловину. Здесь же в Малую Лабу вливаются две бурные речки: слева — Ачипста, стекающая с восточных склонов хребта Алоус, Справа — Умпырка [714] Река Умпыр. — прим. Гриня , берущая свое начало на Магишо.

С наступлением темноты хвостиковские части заняли оборону по котловине, а обозы и главные силы продолжали двигаться дальше.

По тропе гуськом, то спускаясь с крутизны, то поднимаясь на гору, нескончаемой лентой тянулись усталые люди. Кавалеристы вели своих коней в поводу, рискуя каждую минуту сорваться в пропасть. Бородачи казаки, взяв под уздцы запряженных в подводы лошадей, осторожно проводили их по опасным местам. Саперам часто нужно было расширять тропу, так как по ней не проходили телеги.

Хвостиков ехал с женой на тачанке, за которой тянулись в поводьях две оседланные лошади. Нина Гавриловна, склонив голову на плечо мужа, дремала. Хвостиков угрюмо глядел невидящим взглядом в спину Луки, сидевшего на облучке подле кучера. Впереди Баксанук и

Дауд вели своих коней, за тачанкой шла конвойная сотня.

Откуда-то сверху донесся протяжный звук, похожий на приглушенный рев быка.

— Что это? — спросил Хвостиков. — Никак, зубр?

— Нет, это олень ланку подзывает, — ответил Лука.

— Олень, говоришь? — переспросил Хвостиков, зябко кутая шею в приподнятый воротник шубы. — Надо здесь заготовить мяса, а то скоро есть нечего будет.

Тачанка, стуча колесами, поднималась все выше по тропе, вьющейся по скалистым карнизам Ятыргварты [715] Гора Ятыргварта расположена по левому берегу реки Малая Лаба, между реками Ачипста и Уруштен. — прим. Гриня , нависшим над бушующей рекой. Теперь проводники вели армию по звериным тропам. Масса людей и лошадей кружила по ущельям и горам, ища выхода к морю. Слышались злые окрики:

— Куда прешься, дурень!

— Катись ты ко всем чертям!

За селением Третья Рота дважды бухнули пушки. Глухое эхо, как гром, пронеслось по ущелью. Напуганные грачи и совы всполошились, подняли неистовый крик. А вокруг лежала ночь, сырая, холодная, темная.

Только к рассвету Хвостиков с трудом добрался до Умпыря. Приказав своему изнуренному войску занять оборону в диких садах, он обосновался с тачанкой среди ореховых кустов. Баксанук и Дауд отправились к реке за водой. Нина Гавриловна повесила над костром на треноге казанок, принялась стряпать. Хвостиков улегся на бурке, возле тачанки. Лука, подбрасывая хворост в костер, оглядывал долину Умпыря и угрюмые скалы, поросшие чахлыми соснами. Наконец он обернулся к Хвостикову, спросил:

— А вы знаете, Алексей Иванович, что Умпырь называют Малыми Балканами [716] К урочищу Умпырь гора Ятыргварта выходит отрогом «хребет Ахцархво», ниже по течению Малой Лабы, на входе в урочище — отрогом «хребет Малые Балканы », еще ниже по течению, наиболее трудный, скалистый участок берега относится к отрогу «хребет Балканы». — прим. Гриня ?

— Ну и что из этого? — зевнул генерал.

— Я помню, — продолжал Лука, — как наши казаки в русско-турецкую войну — после пленения Осман-паши — в студеную зиму переходили Балканы и пели:

Хвостиков оживился, воскликнул весело:

— Так и мы! Боялись идти на Умпырь, а дорога не так уж и страшна. — Он закурил, взглянул на монаха. — Что-то больно ты молод для участника русско-турецкой войны.

Лука почесал крючковатый нос, улыбнулся:

— Верно, не воевал я тогда. Из истории знаю. Я в духовной семинарии учился. Да со второго курса за перебег был отчислен.

— Какой перебег? — не понял Хвостиков.

Лука сунул в огонь сухую ветку, подсел поближе к генералу.

— Отец мой — протоиерей Вакулинский из села Решетиловки Полтавской губернии, определил меня в Переясловскую духовную семинарию. Доучился я там до класса риторики, а в тысяча девятьсот десятом году пошел в перебежчики под влиянием личных неудач…

— Какие же это «личные неудачи» заставили тебя уйти из семинарии? — поинтересовался Хвостиков.

Лука поморщился, вздохнул:

— Девичья лепота [717] Лепота — красота, великолепие. — прим. Гриня погубила меня…

Баксанук и Дауд напоили лошадей и, сотворив в орешнике эртен-намаз [718] Эртен-намаз — утренняя молитва мусульман. , явились к генералу. Тот сказал им:

— Берите с собой лучших стрелков и отправляйтесь на охоту за оленями и зубрами: надо заготовить мясо для армии. В другом месте такая возможность нам вряд ли представится.

Это распоряжение пришлось братьям Крым-Шамхаловым по душе, и они тотчас начали собираться на охоту

Заря разгоралась все ярче.

Хвостиков, заложив руки под голову, задумчиво глядел на подрумяненные облака, медленно плывущие по небу, и ему казалось, что и он сам, подобно этим облакам, плывет по воле ветра неведомо куда. Вспомнилось прошлое — полное неудач. И особенно горько и муторно было от мысли, что последняя надежда — золото — таяла, как призрачный дым. О Бабуле Кочкарове все еще не было ни слуху ни духу.