Петр Радченко - На заре

— Гм… — невесело усмехнулся Андрей. — Жить, конечно, тут можно, когда некуда больше податься. — Он снял кубанку и сел у стола…

Оксана стояла у входа, молча наблюдала за мужем. Она чувствовала, что с ним творится что-то неладное. Рука его лежала на столе в полосе солнечного света, и Оксане хорошо было видно, как дрожали у него пальцы. И вдруг он уронил голову на скрещенные ладони и глухо застонал, забился. Оксана побледнела, метнулась к нему, но отец остановил ее жестом, словно говоря: «Не трогай. Пусть…»

Вошла Ава, испуганно уставилась на Андрея. Оксана опустилась на камень.

Андрей медленно поднял голову, вытер рукавом лицо, пробормотал:

— Да, видно, пришел нам конец.

Игнат Власьевич опустил руку на его плечо:

— Ну, зачем так духом падать?

Андрей расстегнул воротник гимнастерки, выступавший из выреза потрепанной черкески. Оксана начала собирать обед.

— Ты погоди, Ксеня, — устало промолвил Матяш. Не до еды мне сейчас… Спать хочу. Спать, спать!

— Ложись на моей кровати, — предложил ему Игнат Власьевич.

Андрей снял с себя черкеску, сапоги, лег под бурку и тотчас уснул. Игнат Власьевич нахлобучил шапку, вышел.

Время тянулось медленно, тягостно.

Склонив голову на плечо подруги, Ава сладко зевнула, потянулась, сказала тихо:

— Скоро солнце зайдет. Надо постель себе смастерить.

В пещеру заглянул Игнат Власьевич, сумрачно бросил:

— Буди его, Ксеня, пора уже.

Оксана наклонилась над мужем, прошептала:

— Андрюша, вставай.

Андрей с трудом раскрыл глаза, вылез из-под бурки, сунул ноги в сапоги и, чувствуя озноб со сна, обратился к жене:

— Мне бы умыться.

Оксана взяла его под руку:

— Пойдем. Тут у нас родничок.

По узкому проходу, ярко освещенному косыми лучами солнца, она вывела его к роднику. По сторонам родника — густые заросли папоротника и держидерева. Андрей невольно залюбовался красою вечерних гор.

— Да тут как в раю! — воскликнул он, оживившись, прижал Оксану к груди и, обжигая колючей бородой ее щеки, жарко припал к губам.

— Потом, потом, Андрюша, — сказала Оксана, — А то папаня нас ждет.

Андрей засучил рукава гимнастерки, подставил пригоршню под холодную струю, начал умываться. Жемчужные брызги летели во все стороны, падали на пожелтелые камни. Оксана подала ему полотенце. Он вытер лицо, шею, и, улыбаясь, не сводил глаз с жены.

Ава уже собрала ужин. Игнат Власьевич налил в стакан первача. Андрей поднес самогон к носу, поморщился, проговорил:

— Видать, скаженный [773] Скаженный — сумасшедший, бешенный. — прим. Гриня , черт!

Игнат Власьевич чокнулся с зятем, одним духом осушил стакан и, крякнув от удовольствия, нюхнул подгорелую корку хлеба, потянулся к тарелке. Выпили и остальные, принялись за еду. Оксана поминутно поглядывала на мужа, думала: «Как он изменился за это время!» И действительно, Андрей был неузнаваем. На обветренном смуглом лице появилось несколько глубоких морщин, придававших ему какой-то старческий, угрюмый вид. Особенно старила его густая черная борода. В потускнелых, утомленных глазах сквозила безысходность. Ел он мало, нехотя.

— А как же наши люди? — спросил он, остановив взгляд на тесте.

— Живы-здоровы, — ответил Игнат Власьевич. — Здесь, в пещере. После вечери сходим к ним. — Он расправил усы и бороду, добавил: — А тут недавно проездом полковник Ковалев был. С побережья пробирается, хочет занять Измайловскую пещеру.

— Я видел его у подъесаула Козлова, — сказал Андрей, пьянея. — О чем он тут разговор вел?

— Спрашивал, как мы отнесемся к амнистии, — ответил Игнат Власьевич и, помолчав, пояснил: — Скоро же у большевиков праздник будет. Третья годовщина Октябрьской революции. Ну, народ так считает, что Ленин объявит эту самую амнистию нашему брату.

— И что же вы ему?

— Да что? — Игнат Власьевич развел руками. — Нас большевики не помилуют.

— А может быть, нам лучше покаяться? — неуверенно проговорила Оксана. — Не век же нам в этих норах сидеть!

— Нет, Ксеня, — мотнул головой Андрей, скривив обветренные губы. — Прав батько. Нам нечего ждать пощады от красных. Да я и не желаю падать перед ними на колени.

Игнат Власьевич, наливая по второму стакану, заключил:

— Ничего, поживем — увидим, как оно дальше будет!

Наступила темная осенняя ночь. В пещере, тускло освещенной фонарями, сидели и лежали белоказаки. Вели разговоры о своих станицах, хуторах, вспоминали родных, знакомых. Раненые стонали, просили пить. Сырой, пропитанный табачным дымом воздух дурманил им головы, вызывал тошноту.

В глубине пещеры, на серой неровной стене, колыхались бесформенные тени, тусклый свет обнажал угрюмые выступы известняка. Тут же стояли и лошади, жевали сочную траву, фыркали.

Игнат Власьевич и Андрей прошлись по мрачной пещере. Казаки приветствовали Матяша, некоторые обнимали его, как родного.

У широкого камня, под фонарем, играли в карты, выкрикивали азартно:

— Филька [774] Филька — здесь — название карты «валет» в игре «Филька» («в дурака»). — прим. Гриня !

— А вот тебе дама!

— А короля не хотел?

Невдалеке от них, сгрудившись у другого камня, подвыпившие хвастались наперебой своими станицами.

— Знаем, знаем вас, заткнись! — громко прозвучал иронический бас. — Брешешь ты все.

— А что ты знаешь про нашу Титаровку [775] Куренное селение Титаровское — основано в 1794 году на востоке Таманского полуострова, в числе 40 первых селений черноморских казаков на Кубани. С 1848 года — станица Старотитаровская. Входила в состав Таманского отдела (с 18 ноября 1920 года — Темрюкского) Кубано-Черноморской области (сейчас в Темрюкском районе Краснодарского края). — прим. Гриня ? — вскипел низенький казак с приплюснутым, широконоздрым носом.

— Да то, что вы вместо архиерея цыгана всей станицей встречали, — отозвался тот же бас.

— А ну-ка, расскажи! — весело загудели казаки.

Игнат Власьевич и Андрей прислушались к разговору. Из темноты вразвалку вышел здоровенный казачина. Широко улыбаясь, он ткнул пальцем в сторону низенького казака.

— Они всей станицей ждали архиерея. Послали дозорного на Махай-гору. Глядел-глядел дозорный и побачил на дороге пыль. «Мабуть, архиерей едет», — подумал он и давай махать шапкой. А другой такой же дозорный, что стоял под станицей, скорее на коня да к батюшке. Мол, так и так: архиерей едет… Начали звонить в колокола. Собрались на площадь попы, станичники. Из церкви вынесли хоругви… Ан глянь — вместо архиерея да цыган на серых лошадях пожаловал. Понравилось ему, что с таким почетом встречают его, встал в тачанке и во все горло крикнул: «Здорово, титаровцы, та ще й га! [776] «Титаровцев все дразнили — „Титаровці, та ще й га!“ , потому что, как только они раскроют рот, первое, что у них вылетает, — это их протяжное „га!“» (Н. Бугай «Жизнь цыган на земле кубанской»). — прим. Гриня Жалую вам нанки [777] Нанка — прочная хлопчатобумажная ткань, как правило, буровато-жёлтого цвета. — прим. Гриня на штаны да рябу кобылу!» [778] Старая казачья байка. Имеет несколько вариантов, один из которых вошел в состав сказа «Как Илья Журба казаком стал» в книге В. А. Попова «Кубанские сказы». — прим. Гриня