Петр Радченко - На заре

Подскакав к главным воротам монастыря, председатель сразу же обратил внимание на изображение четы Комаровских, крикнул весело:

— Видали, ребята? Тоже в святые лезут!

Раздался дружный хохот. Науменко постучал в ворота:

— Эй, кто там, покажись!

В монастырском дворе царило гробовое молчание. Коммунары начали барабанить в ворота. Но никто не откликался.

— Что за чертовщина? — озадаченно промолвил Чернышов. — Решили не пущать нас, что ли?

— Вот дьяволы патлатые! — возмутился Науменко. — Игумена же строго-настрого предупредили в областном Совете. И предписание отдельских властей вручено ему о поселении нашей коммуны в монастыре. Чего голову морочить? — Он махнул рукой конникам: — А ну- ка, ребята, разведайте, что и как там.

Коммунары спешились и, отыскав щель между колокольней и стеной, пробрались во двор. Монахи тотчас же, как по команде, высыпали из келий. Из Зимней церкви [839] Зимняя церковь — теплая каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы при настоятельских покоях. — прим. Гриня вышел и Дорофей со священниками и дьяконами.

— Зачем заперли ворота? — обратился к нему Науменко.

— Не пустим вас в монастырь, — ответил Дорофей.

— Ваше пребывание в пустыни противозаконно, — добавил поп Ярон, надувая красные щеки.

— Вы что, в своем уме? — закричал Науменко и указал в сторону главных ворот, на обоз: — Поглядите, сколько у нас детишек! Слышите, ревут от мороза!

— Ну что ж… — Дорофей развел руками. — Не надо было ехать.

— Мы же вас не приглашали, — ощерился Гурий.

— Да мы из тебя душу выймем, ежели не отопрешь ворота, — пригрозил Чернышов, наступая на игумена.

Во двор монастыря проникло еще десятка три коммунаров. Над островом летели крики возмущения.

За монастырской стеной у двух ворот сгрудились женщины и также подняли крик, требуя, чтобы их пустили во двор. Но монахи упорствовали. Тогда несколько дюжих коммунаров так тряхнули игумена и протоиерея, что с них слетели камилавки [840] Камилавка — головной убор в Православной церкви тёмно-синего, фиолетового или чёрного цветов в виде расширяющегося кверху цилиндра, является наградой для священников. — прим. Гриня .

— Открывай ворота! Тебе говорят! Детишки ведь позамерзли!

Дорофей, видя, что так или иначе, а придется покориться, почесал мясистый нос, распорядился:

— Впусти их, брат Федор.

Вобрав шею в плечи, монах неохотно пошел по заваленной сугробами аллее, щелкнул замком, распахнул ворота. Длинный обоз, скрипя полозьями по утоптанному снегу, двинулся во двор, который через несколько минут стал походить на пеструю новогоднюю ярмарку.

Монахи выстроились у двери общежития, злобно глядели на незваных поселенцев, а те уже снимали с саней свой скарб, детишек и занимали жилые помещения, освобожденные монахами. Лошадей отводили в конюшни, коров — на скотный двор. Шум, галдеж, лай собак смешались в сплошной гвалт.

Дорофей стоял посреди двора, угрюмо наблюдал за коммунарами.

Науменко подошел к нему, сказал требовательно:

— Вот что, отец Дорофей. Надо протопить комнаты. Где тут у вас дрова?

— Там, — игумен указал глазами на лиман, — Кому холодно, пусть сходит за камышом, а дров у меня нет.

— Как же нет? — Науменко смерил его обжигающим взглядом. — Заготовку же делали и на эти помещения!

— Делали, конечно, — пробасил Дорофей. — Только для себя.

— Ну и черт с тобой! — выругался Науменко и обратился к коммунарам: — Идите, товарищи, за камышом.

Коммунары с серпами отправились на лиман.

Вскоре из труб помещений, занятых новоприбывшими, повалил черный дым…

На землю опускались ранние зимние сумерки.

На попутном катере Аншамаха наконец отплыл из Анапы в Ачуев. Над морем кружила метель. Время от времени он поднимался на палубу и подолгу глядел на проплывающие мимо него заснеженные берега, густые камыши плавней. В этих местах он совсем недавно громил со своим батальоном улагаевцев. Вот и Сладкое гирло. Там еще виднелись трубы и палубы потопленных баркасов. На душе было и тоскливо и радостно, порой ему казалось, что бои, прошедшие здесь, лишь виделись во сне.

20 января, вечером, катер пришвартовался у пристани Ачуевского рыбного пункта [841] С 1793 г. войсковое начальство Черноморского войска устроило в Ачуеве войсковой Ачуевский Чернопротоцкий рыболовный завод. В 1922 году, по ходатайству рабочих, Ачуевскому рыбозаводу было присвоено имя В. И. Ленина. — прим. Гриня . Аншамаха сошел на берег, увидел под навесом сарая рыбаков, читавших газету Он поздоровался с ними, с любопытством спросил:

— Что нового, товарищи?

Старый рыбак указал на вторую страницу «Правды», пояснил:

— Чичерин протест объявил Франции.

— Какой протест?

— Почитай…

Аншамаха взял газету, прочел:

От Народного Комиссара по иностранным делам Телеграмма Народного Комиссара по иностранным делам на имя французского министра иностранных дел Лейга [842] Лейг , Жорж — французский политический деятель Третьей Республики. Премьер-министр Франции и министр иностранных дел Франции с 24 сентября 1920 по 16 января 1921 года. — прим. Гриня .

9 января два миноносца под французским флагом внезапно, без предупреждения и без всякой причины, атаковали русское судно «Эльпидифор», которое, потерпев вследствие этого аварию, вынуждено было укрыться под защиту береговых батарей. Этот акт необъяснимого насилия, последовавший вскоре за нападением французских миноносцев на «Зейнаб» [843] 18 декабря 1920 года Наркоминодел обратился к Лейгу с нотой протеста (передана по радио 17 декабря 1920 года) по поводу совершившегося 1 ноября 1920 года нападения французского миноносца на русский пароход «Зейнаб» , который был им обстрелян и подожжен, причем капитан и матросы были увезены в Константинополь. — прим. Гриня , потопленный ими, может считаться доказательством системы, усвоенной французским правительством и равносильной правильным военным действиям. Российское правительство заявляет негодующий протест против этих варварских и неслыханных актов…

Аншамаха, возвращая газету рыбакам, заметил:

— Только там в нападении участвовало… это самое… не два миноносца, а четыре.

— А ты откуда про то знаешь? — удивился старик.

Аншамаха рассказал им о разбойничьем налете французских миноносцев на «Эльпидифор».

— А здесь, — заметил один из рыбаков, — теперь Рябоконь со своей бандой разгуливает.

К рыбакам подошел милиционер, вооруженный винтовкой, закурил цигарку. Кутаясь в тулуп, он задержал взгляд на Аншамахе, и его глаза радостно блеснули:

— О, Терентий! Откуда ты взялся?