Петр Радченко - На заре

— Не бреши, Парамон Маркелович! Ты же всю дорогу скулил, что у тебя в пузе шакалы воют.

— То я для красного слова, Евдоким Харитонович, — отозвался Козликин, поглаживая длинные усы и облизываясь. — Люблю, знаете, красноречие. Вот и шутил. У меня слово — олово!

Сели вокруг сырна. Забелин перекрестился на почернелый образ матери божьей, занял низенькую скамейку между Беловым и Ковалевым, поболтал ложкой в своей миске: борщ показался ему жидковатым. Он скользнул голодными глазами по другим мискам: в некоторых виднелись куски мяса.

«А у меня инно картошка одна другую догоняет», — с досадой подумал Забелин.

В комнату вбежал Поплий, закричал:

— Вы поглядите, кто к нам едет!

Офицеры бросились к дверям.

Но вскоре вернулись, и Орлов спросил:

— Как, господа, может быть, подождем, пока подъедет князь Дудов?

— А чего ждать? — возразил Забелин. — Борщ совсем остынет.

Все снова заняли свои места за столом.

— Ну, будем живы, други! — Волошко поднял стакан, залпом выпил самогон и, крякнув от удовольствия, вытер губы, взял ложку. Выпили и остальные.

— Да, борщок что надо! — похвалил Забелин. — Давно я не ел такого…

В занавешенной медвежьими шкурами двери остановился князь Дудов, снял баранью папаху, низко поклонился собравшимся.

Волошко поднялся ему навстречу, гостеприимно пригласил к столу. Дудов стоял как вкопанный и, словно не слыша приглашения, вдруг объявил:

— С недоброй вестью прибыл я, господа офицеры! На Марухском перевале [906] Марухский перевал — перевал через Главный Кавказский хребет на границе Российской Федерации и Республики Абхазии. Перевал ведёт из долины реки Маруха (приток реки Малый Зеленчук, бассейн Кубани) в долину ручья Марух (приток реки Чхалта (Ацгара), бассейн Кодори). — прим. Гриня чекисты схватили полковника Крым-Шамхалова и по решению Чрезвычайного военнополитического совещания расстреляли в Теберде.

Забелин оторопело перекрестился, пробормотал:

— Царствие ему небесное.

Офицеры встали, почтили память Крым-Шамхалова молчанием. Волошко налил в стаканы самогона, сказал:

— Выпьем, други, помянем полковника.

Шкрумов остановился у станичного Совета, спросил у казака, курившего на крыльце цигарку, где председатель. Казак ответил:

— Дома… Заболел, что ли.

Шкрумов поправил винчестер за спиной, направился домой. На улице ему встретился станичник. Указав на зайцев, спросил:

— Что ж так мало, Иван Степанович?

— Всяко бывает, — не останавливаясь, бросил через плечо Шкрумов.

С южной окраины станицы донесся крик бегущего человека. Шкрумов оглянулся. Человек махал руками, отчаянно взывал к станичникам:

— Братцы, помогите! Банда угнала мою подводу в горы!

Из станичного Совета выскочило несколько вооруженных чоновцев. На улице собралась толпа казаков.

«Теперь ищи-свищи ветра в поле», — подумал Шкрумов и зашагал по улице к своему двору.

Поздно вечером кто-то постучал в закрытое окно дома Оглобли. Наум Трофимович лежал на кровати в одном исподнем, читал газету. Варвара подошла к окну, спросила:

— Кто там?

— Выдь сюда, — отозвался снаружи мужской голос

Варвара обратилась к мужу:

— Наум, кто-то кличет.

— Ну, выйди, — сказал он, не отрываясь от газеты.

Варвара накинула на голову платок, нырнула в сени и едва открыла дверь, как вошли пять бандитов во главе с подъесаулом Минаковым. Оглобля, услышав незнакомые голоса, выхватил из-под подушки наган, направил в сторону кухни.

— Где Наум Трофимович? — миролюбиво обратился Минаков к хозяйке, застывшей у печки.

— Его нету дома, — слезно промолвила Варвара.

— Да ты не бойся, — улыбнулся Минаков, — Мы к нему с миром. — Он приподнял дверную занавеску, увидел Оглоблю с наганом в руке, сказал спокойно: — Опусти оружие, Наум Трофимович. Мы не за твоей душой явились. Хотим поговорить о наших делах.

Оглобля положил наган на одеяло, сел на кровати. Бандиты вошли в комнатушку, расселись на стульях.

— Что же ты, Наум Трофимович, болеть вздумал? — участливо спросил Минаков.

— Да вот, занедужилось… — ответил Оглобля, чувствуя, как от напряжения нервно подергивается мускул на правой щеке.

— Хвороба к каждому могет прилипнуть, — заметил хриплым баском один из бандитов.

— Так по какой же надобности вы пожаловали ко мне? — спросил Оглобля, настороженно поглядывая на незваных гостей.

— Порешили выйти из банды, — заявил Минаков. — Пришли узнать, как отнесется к нам Советская власть после этого.

Оглобля все еще не верил его словам, сдвинул густые брови, отчего на шишковатом лбу пролегли две глубокие складки. Помедлив немного, ответил:

— Заплуталых людей Советская власть не карает. Будет относиться к ним так же, как и ко всем амнистированным. Никакого притеснения чинить вам не будет.

— А гарантию мы можем получить? — поинтересовался худой, длинношеий казак с заросшим обветренным лицом.

— Гарантию? — Оглобля озадаченно потеребил курчавую черную бороду. — Мы будем придерживаться амнистии… конечно, ежели вы честно станете трудиться.

— Раз мы порешили, то какой тут может быть разговор, — заверил Минаков.

— Не сумлевайтесь, Наум Трофимович! Не подведем! — разом загудели казаки.

— Ну вот и хорошо, — одобрил Оглобля. — Давно бы так! — И вдруг спросил: — А кто же это сегодня угнал подводу нашего станичника?

— Братья Крым-Шамхаловы, Баксанук и Дауд, — ответил Минаков. — Сейчас они с князем Дудовым на Куве, у Волошко. Наши хлопцы за ними следят.

Оглобля нервно прикусил губы.

В натопленной пещере, у стола, перед чадившей свечой, сидел Забелин и, старательно выводя на бумаге крупные буквы, писал воззвание… Тут же находились и все офицеры, прибывшие с Беловым и Волошко. Орлов задремал на топчане; Козликин от нечего делать наблюдал за каллиграфическим искусством попа; Лаштбега, присев у печки, время от времени подкладывал в огонь поленья. Белов и Волошко в ожидании, пока поп закончит свое сочинение, сонно клевали носами.

Забелин наконец самодовольно погладил лысину.

— Готово! — сказал он, выходя из-за стола. — Послушайте, братия.

В дверях появился Ковалев, подул на руки, крякнул:

— Ну и мороз на дворе!

— Тихо, Пуд Пудович, — предупредил его Козликин. — Отец Александр читать будет.

Ковалев сел на чурбанчик, расправил усы. Из-за медвежьей шкуры, висевшей на двери женской спальни, выглянула Антонина с распущенными косами. Забелин обвел всех впалыми, колючими глазами, начал басом:

— «Возлюбленные братия и сестры многострадальной Кубани! В одном псалме написано: „…рече безумен в сердце своем: несть Бог!“ И подлинно, только безумный может подумать, что нет бога. Откуда же взялись небо и земля, если б не было бога? Откуда взялись бы солнце, луна и звезды на небе, если б не было бога? Что ни есть на свете, то все божие создание, и всякое создание свидетельствует, что есть творец, создавший его…»