Петр Радченко - На заре

Родители молодой пришли к сватам. Их пригласили за стол, усадили под образами, рядом с хозяином дома.

Началось дарение. Новобрачные остановились перед первой парой, отвесили низкий поклон. Дружко, держа на подносе разрезанный каравай и водку, обратился к отцу и матери:

— Просят вас князь со княгиней рюмкой винца да стаканчиком пивца: рюмочку примите, а молодых одарите.

Родители молодого выпили, закусили, подарив на новое хозяйство сыну и невестке лошадь.

Новобрачные поклонились второй паре. Дружко поднес им угощение, произнес:

— Сыр-каравай примите, золоту гривну положите.

Родители молодой выпили, подарив дочери и зятю овцу. Григорий, держа Галину за руку, обратился к крестному. Дружко поднес водку, кусок каравая, продолжал:

— Кланяются вам батько и маты хлебом и солью.

— Спасибо им, — ответил Лаврентий и, подняв глаза на новобрачных, сказал: — Дарю вам, молодята, на новое хозяйство телку и десять золотых, а к этому приробляйте.

Гусочка заерзал на стуле, с удивлением воскликнул:

— Десять золотых и телку!

Подошла его очередь. Дружко не успел сказать необходимые слова, как он, приняв рюмку, закричал:

— Горька горилочка не пьется!

Новобрачные поцеловались, чтобы «подсластить» водку, и опять поклонились в пояс. Гусочка осушил рюмку, крякнул и, заедая караваем, высоко поднял руку:

— Дарю на новое хозяйство мешок перепелиц, шоб он не любил чужих молодиц, а ей чувал [209] Чувал — мешок. — прим. Гриня горобцив, шоб не любила чужих молодцив.

По рядам прокатился сдержанный смешок. Дружко с новобрачными прошел к следующему…

После всей этой церемонии отец и мать Галины направились домой по разостланному рядну, тянувшемуся от крыльца на улицу. За ними, танцуя и распевая песни, шли все их родственники.

Гусочка надел широкие шаровары, старую в заплатах кофту, соломенный бриль с аршинными полями и павлиньим пером. Щеки накрасил красной краской, а под глазами — синей.

Подбоченясь, громко крикнул:

— Бабы, кто со мной — за курами?

Пьяные весело захохотали, вызвались охотницы.

— Поехали! — со смехом повскакивали бабы.

Подняли шум. Стулья и табуретки падали.

Несколько баб вышли из дома. Гусочка впряг их в тачанку, сел на козлы. Правя вожжами, с шиком выехал со двора. Помчались по ухабистой улице. За всей этой необыкновенной процессией бежали дети, наблюдая, как Гусочка строил прохожим смешные рожи, дергал за вожжи. Делая важный вид, покрикивал:

— Эй вы, удалые!

Многие краснодольцы, глядя на полупьяных баб, впряженных в тачанку, и Гусочку в шутовском наряде, укоризненно качали головами:

— Куда это годится? Опоганили свадьбу.

Тачанка катилась по улице, пугая птиц, свиней, коз. У некоторых ворот останавливалась. Бабы ловили кур в дворах участников свадьбы. Гусочка засовывал их в карманы широких штанов, приговаривал:

— И не рада курочка на пир, да за хохол тащат.

Наконец прикатили и к его дому. Пьяная толпа рассылалась по двору. Дурноляп заскулил с перепугу в конуре, сорвался с цепи и, дав тягу через плетень в сад, сипло залаял. Бабы, казалось, перевернули все постройки холостяка вверх дном. На заборах повисли улыбающиеся соседи. У Калиты под шелковицей собрались любопытные ребятишки. На завалинке сидели старики. В открытое окно выглядывала Соня.

Гусочка, стоя посреди двора, недовольно поводил очами, почесывал затылок.

Несколько баб погнались за курицей, но она взлетела на плетень, а оттуда на дерево, росшее у дома, и через духовое окно нырнула на чердак. Все это произошло так быстро, что бабы потеряли ее из виду.

— Куда она улетела? — обратилась одна из казачек к мальчуганам.

Откуда ни возьмись — Игорек. Он как-то не по-детски выпрямился и, указав на дом, голосисто закричал:

— Туда!.. На мурзиковом [210] Мурзик, мурзак — пренебрежительное наименование татар (от «мурза», татарский титул, обобщенное название татар у казаков). Возможно, по принципу языковой игры — связано с мудак. Здесь — намек на прозвище Гусочки среди станичников. — прим. Гриня чердаке!

— На чьем? — переспросила казачка.

— На мурзиковом, — повторил мальчик, виновато посматривая на Калиту.

Раздался ядовитый хохот. Гусочка, поддерживая шаровары, набитые птицей, с трудом приблизился к плетню.

— Ишь, гыдость! — погрозил он Игорьку пальцем. — За етакую пропаганду — бить буду!

Бабы с трудом усадили его на козлы, подхватили тачанку, помчались в обратную сторону.

У Молчуна под дубом Гусочка слез с козел, широко зашагал к навесу и для смеха, зацепившись ногою за ногу, со всего маху растянулся на спорыше [211] Спорыш — народное название многих растений, обильно размножающихся семенами, корневыми отпрысками и пр. — прим. Гриня . Из-за пазухи вывалилась у него шишка [212] Шишка — небольшая булка с шишками на поверхности. Обычно пекут их на свадьбу. и далеко покатилась. Бабы захохотали, подняли его, ощупывали шаровары, подшучивали.

Под навесом Гусочка вынимал из карманов кричащих кур и на колоде рубил топором им головы.

У палисадника заиграла музыка. Бабы вынесли на крыльцо отца и мать. На нее надели украинскую кофту, на шею — низку красного перцу. Его нарядили в постолы, вывернутый кожух [213] Кожýх (также кожушанка, тулуп, бекеша, кавал, байбарак, шуба, губа, кожанка) — кафтан, подбитый мехом, традиционная славянская одежда, сшитая из овечьих и телячьих шкур. — прим. Гриня , подпоясали соломенным перевяслом [214] Перевясло — жгут из скрученной соломы для перевязки снопов. — прим. Гриня , напялили черную мохнатую шапку. Посадили на тягалку [215] Тягалка — широкая на двух колесах повозка без ящика, у которой задняя часть (хвост) волочится по земле. Предназначена для перевозки копен с поля во время молотьбы хлеба. и с криком и гиком помчали на улицу. Гусочка и здесь принял живое участие. Он сел на быка и, держась руками за луку седла, пустился в джигитовку впереди необычайной «кареты». Гости с бутылками в руках танцевали, кружились, выкрикивали прибаутки. Высокий казак бойко выбивал длинными ногами на пыльной дороге, приговаривал:

— Сам на кобыле, жена на корове, ребята на телятах, слуги на собаках, кошки на лукошках!

Позади двигалась почти вся окраина станицы.

Объехав вокруг квартала, бабы вернулись во двор. Подняли на руки отца и мать, начали качать.

Галина стояла в спальне у открытого окна и грустно глядела на весь этот разгул.

Григорий подошел к ней, обнял за талию.

— Ну что? Видала ты когда-нибудь такие чудасеи?

Галина молча пожала плечами.

Толпа пьяных, раздевая Молчуна, рвала на нем кожух, громко хохотала.

Потом волна перекатилась в дом. В зале снова началась выпивка. Пол гудел под ногами танцевавших до самых сумерек.