Петр Радченко - На заре

Вечерние сумерки совсем уже сгустились. Виктор и Оксана, направляясь мимо строившегося клуба, свернули за угол. Высокие окна дома, где размещалась ячейка комсомола, освещены ярким светом.

— Зайдем? — сказал Виктор.

— Ну их к дьяволу! — отмахнулась она и, помолчав, поинтересовалась: — А что они поют?

Виктор пожал плечами:

— Чума их знает! Песня незнакомая.

Оксана пренебрежительно улыбнулась, молвила:

— Певцы из них…

Неожиданно в темноте вырос Вьюн, пристально посмотрел на них.

— Вы что здесь высматриваете?

— Так, любуемся, — ответил Виктор и, увидев у него книгу в руке, спросил: — Что это у тебя?

— Букварь, — шмыгнув носом, с гордостью выпрямился Вьюн. — Я за учительницей, Надеждой Васильевной… У нас зараз ликбез начнет заниматься в избе-читальне.

Он прыгнул на ступеньки крыльца, загремел сапогами о половицы и скрылся за дверью. Оксана толкнула Виктора, шепнула:

— Пойдем.

Шли по безлюдной улице, молчали. Виктору все больше и больше нравилась Оксана. В ее характере он видел ту обаятельную живость, пленительную непосредственность, которых очень часто недостает многим девушкам; во внешности — необыкновенную грацию; да и со стороны родителей он ничего не находил плохого, так как отец внушил ему полное доверие к этой семье. Сейчас даже Матяш вылетел из его головы, и он руководствовался лишь своими чувствами и все наносное отбрасывал. Словом, она пришлась ему по сердцу.

Они уже приближались ко двору Матяша, расположенного по соседству со двором Бородули. Вдруг их обогнала Дарья Матяш, юркнула к себе в калитку. Оксана почувствовала, как заколотилось, надорвалось ее сердце, заползали по телу мурашки. Но Виктор совсем не обратил внимания на жену Андрея, казалось, даже не заметил ее. Оксана немного успокоилась, взяла Виктора под руку и пригласила к себе в дом.

— Мне неудобно, Сана, — застеснялся он.

— Но почему? — сожалея, спросила Оксана.

Виктор сдвинул плечи и, улыбаясь, пожал Оксане руку и тотчас ушел домой.

Оксана шагнула во двор, прижалась к частоколу, тянувшемуся у дома, долго стояла в оцепенении. Мысли путались, сердце замирало. Вдыхая полной грудью аромат цветов, она, точно пьяная, отшатнулась от частокола, и перед ее глазами снова встал Андрей…

Сняв с себя сползший платок, она тихо вошла в просторный зал и бросилась матери на шею.

— Ой, мамочка! — вырвалось у нее.

— Что с тобой? — испугалась Акилина Даниловна.

Оксана опустилась на стул и, уронив голову, притихла. Потом выпрямилась, как-то неестественно улыбнулась и слабым голосом прошептала:

— Я сейчас встречалась с Витей. Какой же он хороший! Я никогда не думала.

— Тьфу на тебя, — плюнула мать, переводя дыхание. — Как ты напугала меня.

В боковой двери показался отец.

— Ну как? — спросил он, надевая черкеску. — Придет сватать?

— Да я-то почем знаю? — обиделась Оксана. — Хороший он человек — вот и все. А о сватовстве мы не говорили.

— Дура! — недовольно бросил отец. — Зачем же ходила к нему? Из разговора можно понять… А то, что хороший, так я и без тебя давно знаю.

Оксана шмыгнула к себе в спальню и, став перед зеркалом, начала расплетать косы. Отец снял с вешалки шапку, заглянул к дочери:

— В дом почему не пригласила?

— Он отказался, — ответила Оксана, не отрываясь от зеркала.

— Отказался?

— Да.

Отец безнадежно махнул рукой:

— Пустая затея.

И, хлопнув дверью, вышел из зала.

Гусочка в тот же вечер с помощью своих батраков, которых он всегда нанимал на период сезонных работ, перевез к себе в дом жену, ту самую Василису, с которой боролся на свадьбе Молчуна.

Нащупав на плите спички, он зажег каганец. Повсюду царил беспорядок. Василиса сняла с себя шаль, оглядела кухню и застыла, пораженная увиденным. Гусочка взял светильню и, закрывая ее ладонью, чтобы не погасла, пригласил жену в зал.

Там было чище. Кровать убрана; на столе, накрытом скатертью неопределенного цвета, стояла глиняная ваза с прошлогодним букетом полевых маков; у стены — кожаный диван с просиженным сиденьем, гардероб со вздутой и ободранной фанерой, стулья и обтертое до глянца вольтеровское кресло. Однако все было настолько покрыто пылью, что казалось, несколько лет к мебели не прикасалась человеческая рука.

В спальне на стене висели фотографии, открытки. На подоконниках — комнатные цветы с потрескавшейся землей в горшках. Где-то на стекле закрытого окна сиротливо жужжала муха.

Показав жене комнаты, Гусочка вернулся с нею в кухню. Василиса засучила рукава, принялась наводить порядок.

Гусочка достал из шкафа черствый хлеб, налил кислого молока в глиняные кружки.

— Бросай, Вася, пораться [238] Порать — делать, управляться, возиться около чего; пораться — убираться, управляться по хозяйству, стряпать. — прим. Гриня , — пригласил он жену за стол, — та давай вечерять.

Василиса опустилась на скамейку, ела молча. Гусочка поглядывал на нее, любовался грузной ее фигурой. Ему казалось, что наконец подыскал себе «бабенцию», — так рассуждал он в этот вечер, был чрезвычайно доволен ею и тут же, побуждаемый соблазном, спросил:

— А скоко в тебе весу, Васенька?

— Было восемь пудов, — ответила жена. — А зараз не знаю.

После ужина, как и подобает христианину, Гусочка перекрестился на образа, одновременно скосив глаза на жену, подумал:

«Невже не помолится?..» Но Василиса, как бы догадываясь, что он думает, осенила себя крестом, стала убирать посуду со стола.

— Как ты считаешь, Вася, — облизав жиденькие Усы, посоветовался Гусочка, — где мы ляжем: в зале на кровати чи в кухне?

— Да мне все равно, — сказала Василиса.

— Стелись уже на той кровати, — почесав голый затылок, распорядился Гусочка и болезненно поморщился.

Василиса принялась разбирать постель на кровати в зале. Гусочка опустился на колени перед образами и, нашептывая молитвы, долго крестился и бил земные поклоны, а затем подошел к жене, лежавшей уже на кровати, спросил:

— Вася, а ты не молилась богу?

— Как же? — отозвалась жена. — Молилась. Только так — быстренько.

— Э, Вася, бога дурить негоже, — укорил ее Гусочка. — Всегда надобно напредь сна с усердием очистить свою душу от всякой скверны, от дневных грехов.

Василисе неприятно было выслушивать нарекания мужа, да еще в такое время, когда их супружеская жизнь только-только началась. Однако она не стала перечить, что особенно понравилось Гусочке, и он даже подумал про себя:

«Люблю молчеватых!..» Разделся и полез под одеяло.

— Васенька, могешь ты трошке посунуться, — попросил он, поворачиваясь на бок, — а то я так и скобиртнусь на пол.

— А я лежу прямо впритул к стене, — сказала Василиса. — Ось попробуй.