Петр Радченко - На заре

Она замолкла и как ни в чем не бывало, с таким же веселым выражением на измученном лице продолжала идти по тротуару. Соня прижалась к подруге, застыла. Женщина вышла на пыльную дорогу, дико улыбнулась и, ворочая черными глазами, продолжала:

Остановясь перед девушками, она отвесила им низкий поклон и, хохоча и захлебываясь, сказала:

— Здравствуйте, девоньки! Вы не узнаете Мавру? Ха-ха-ха! Вот дуры! У меня отняли сыночка шлюхи монастырские! — Махнув рукой, она снова залилась истерическим смехом, добавила: — Да вы этого не знаете!

— Сумасшедшая! — прошептала Клава.

Мавра поклонилась еще нескольким женщинам и опять запела ту же самую песню.

Вечерело. У двора Левицких собралась казачья молодежь. На колоде под забором сидел Наумыч, облепленный ребятишками. Прижимая к себе восседающих на коленях малолеток, он тихо рассказывал:

— Зараз буржуйский режим трещит по всем швам, сползает в болото. И тут на помощь ему явился «хвостик» — сухой хворостик, начал пакостить. Но на шкуре эти господа не удержались, а на хвосте и вовсе не удержатся. — Он легонько столкнул малышей с коленей, откашлялся и, выбивая о деревянную ногу пепел из люльки, продолжал: — Нет! Не повернуть теперь генералам матушку-Русь назад.

Ребятишки снова залезли ему на колени, заглядывая в глаза. Наумыч опять приласкал их, покосился на подошедших Оксану и Галину и взял люльку в зубы. Пламя зажженной спички озарило его бороду, сосредоточенное лицо.

— Эх, дети мои! — произнес он глухим голосом. — Вот я вам про старину нашей станицы…

— Расскажите, дедуня! — точно галчата закричали детишки.

— Про бабушку Марьяну, дедунюшка! — попросил кто-то из подростков.

Парни и девушки еще плотнее сомкнулись вокруг деда, затихли.

— Дедушку своего я не помню, — снова зазвучал голос старика в вечернем теплом воздухе. — Зато когда жил его приятель Кальченко, так тот много нам рассказывал про старину нашей станицы. — Он затих на минуту и, приголубливая малышей, продолжал: — Дед мой, Антон Иванович, пришел на Кубань из Запорожья со своими другами: Усом, Шаповалом та Воликом и поселился в Краснодольском курене. Занимали они тогда не дворы, как сейчас, а целые левады [272] Левада — близ дома участок земли с сенокосным лугом, огородом, садом и т. п. . Вокруг нашего куреня росли терны непроходимые, были степи с такими высокими травами, что в сенокосную пору, когда казак выезжал на курган, чтобы оттуда поудобней разглядеть лучший сенокос, перед его очами степь одинаково волновалась. А когда съезжал с кургана, опускался в зеленые волны буйной степной растительности, то издали были видны только его туловище да голова лошади. Вот наша станица и носит теперь название красной долины, иначе сказать — долины степных цветов. — Наумыч вновь спихнул малышей с коленей, но тут же и привлек их к себе, и голос его по-прежнему зазвучал в тишине: — На курганах, что близ Гусиной плавни, нашими дедами были выстроены сторожевые вышки, с которых казаки вели наблюдения за набегами. Когда же померли первые станичные сотники Калра и Лезница, их похоронили на этих курганах — с тех пор курганы носят их имена.

Оксана и Галина, только что освободившись от тяжелой работы на молотильных токах, обнявшись друг с дружкой, внимательно, как и вся молодежь, слушали деда, рассказывавшего про старину, и им казалось, что они продолжали трудиться в сказочной кубанской степи, бродили по сенокосному лугу, собирали душистые цветы, плели венки, и от этого на душе у них было легко и свободно.

Посасывая люльку, Наумыч пристально посмотрел на парней и девушек, которые слушали его с глубоким вниманием, скрипуче продолжал:

— А волков столько водилось в тернах, как собак в станице! Зимой, бывало, дедушка уйдет на бекет [273] Бекет — пикет (здесь — сторожевой пост — прим. Гриня ). , а бабушка возьмет пистолю да вылезет через дымарь [274] Дымарь — здесь — Не имеющая заслонки высокая и широкая дымовая труба северо-кавказского жилища, сплетенная из прутьев и обмазанная глиной; внутри пересекается перекладиной с цепью для подвески котла. — прим. Гриня на крышу, сядет верхом на гребень [275] Гребень — здесь — Продольное бревно на верхнем ребре крыши. — прим. Гриня , из пистоли стреляет и кричит на волков: «Гай, гай!» Тут нередко встречались и дикие лошади, тарпаны. Их казаки ловили арканами.

Девушка взяла Оксану под руку, отвела в сторону и, с опаской оглядываясь назад, чтобы никто не подслушал, сообщила ей о приезде Андрея Матяша.

— Сказал, будет ждать в саду, — предупредила она и тотчас зашагала по дорожке у замшелых плетней.

Оксана подбежала к деду.

— Дедунюшка, пустите меня к своим, — попросилась она, подбирая прядь волос под беленький платок.

— А что там? — поднял дед на нее глаза.

— Да… дело у меня.

— Спросись у Витьки. Он, кажись, пришел уже.

— Не пришел, дедунюшка, — умоляла Оксана.

— Да мне-то все равно, иди, — махнул рукой Наумыч.

— Я быстренько! — сказала Оксана и пустилась по дороге.

Свернув за угол, она ускорила шаг и, казалось, не чувствуя ног под собой, полетела точно на крыльях, осторожно пробралась в отцовский сад, увидела Андрея в тени под ветвистой яблоней, кинулась ему на шею. Он прижал ее к себе, заглянул в пылающее лицо, поцеловал в губы.

Сели на заветную скамейку, молчали. Казалось, не находили слов для разговора. Наконец, Оксана прильнула к нему, прошептала:

— Ой, как ты не боишься, Андрюша! Тут же могут схватить тебя.

— Волков бояться — в лес не ходить, — самоуверенно заявил Андрей. — Вот скоро уже и твой батько с Крыжановским нагрянут сюда. Проучат Корягина и Жебрака за тех, кого они арестовали.

— Ой, Андрюша! — дрожа всем телом, промолвила Оксана. — Гнедая лошадь с волком тягалась: один хвост да грива осталась.

— Еще бабушка надвое сказала, — пробормотал Андрей.

— Ты надолго? — спросила Оксана.

— Как роса упадет, так и след пропадет, — ответил Андрей и, помолчав, глухо выдавил: — Так ты замуж вышла?

— Меня выдали! — потупив голову, попыталась оправдываться Оксана. — Папаня настояли.

— Если бы не захотела, то не выдали, — проговорил Андрей осуждающе. — С большевиком, значит, живешь?

— Андрюша, все будет зависеть от того, как сложатся дела. Если бы спихнуть большевиков.

— Так-то и спихнешь, — проворчал Андрей. — Не так все просто.

— Но я с Виктором жить не буду. — Оксана снова повисла у Андрея на шее, простонала: — Милый, ты для меня дороже всех на свете! Я и сейчас ушла бы с тобой.

— А я думал, что ты уже разлюбила меня.

— Тебя, Андрюша? — прошептала Оксана. — Никогда!