Петр Радченко - На заре

Жебрак въехал во двор коммуны, слез с коня и привязал его к железной садовой ограде. Подбежала Аминет и, ласково улыбаясь большими глазами, спросила:

— Вам Павла Федотовича?

— Да, — ответил Жебрак.

— Он в кузнице, — указала девушка.

Жебрак закурил папиросу, направился к Доронину. Из-за плотницкой вынырнула ватага ребятишек. Обгоняя друг друга, они промчались к двухэтажному дому, околесили его, сбежали вниз по лестнице и пустились по аллее сада. Жебрак проследил за ними и в распахнутой черной от дыма двери мастерской увидел Доронина, ворочавшего клещами раскаленное железо в горне. Тут же стоял и Иван Градов с тяжелой кувалдой на плече.

— Вот тебе и председатель! — растягивая слова, воскликнул Жебрак. — На все руки мастер.

Доронин вынул из горна железо, положил на наковальню. Градов, немного наклонясь, ударил по нему кувалдой. Во все стороны брызнули шипящие искры. Жебрак, закрываясь от них руками, спрятался за дверью. Кузнецы согласованно застучали, чередуя сильные удары кувалды со слабым постукиванием молотка. [278] Кусок металла, нагретый до ковочной температуры в горне или в небольшой печи, кузнец кладет на наковальню и держит его клещами, находящимися в левой руке. Молотобоец ударяет кувалдой по нагретому куску металла в том месте, которое указывает ему кузнец легким ударом ручного молотка, находящегося в правой руке. (Г. Г. Каменщиков, Кузнечное производство, 1959 г) — прим. Гриня

— Ловко орудуешь! — выходя из-за двери, любовался Жебрак председателем коммуны.

— Этим ремеслом я давно занимаюсь, — проговорил Доронин, сунул железо в раскаленные угли, вытер грязный пот на лице.

— Почему молотилка не работает? — подавая ему руку, поинтересовался Жебрак.

— Маленькая поломка произошла, — ответил Доронин, — так я занялся ремонтом.

— Какая?

— Подтяжной болт лопнул в деке.

— Много еще молотить?

— Осталось три скирды. На этой неделе закончим.

Жебрак отвел Доронина в сторону, сказал:

— Дело такое, Павел. Нам угрожает Хвостиков.

— Где он?

— Сегодня ночью занял Курганную и Кошехабль. Ты поспеши с молотьбой.

Из кузницы выглянул Градов.

— Железо горит!

Доронин побежал к горну. Вынув раскаленный болт, отряхнул с него пылающий кокс, начал обрабатывать. Пахло нефтью, угольным дымом.

Деталь наконец была готова. Доронин бросил ее на землю, снял с себя фартук и, повесив его на гвоздь, забитый в стену, возвратился к Жебраку, спросил:

— Что на днях произошло в Армавире?

— Там раскрыли крупную банду, связанную с Хвостиковым, — сказал Жебрак. — Прокурор Трусов руководил ею.

Доронин задумчиво протянул:

— Значит, кругом контрреволюция действует.

— Сейчас командование 9-й Красной армии принимает все меры к отражению Хвостикова. — Жебрак швырнул в сторону окурок. — Нам надо быть готовыми ко всему. Стариков и детишек придется заблаговременно эвакуировать.

— Левандовский уже вступил в свои обязанности? — спросил Доронин.

— Да, — кивнул Жебрак. — В прошлое воскресенье.

Вдали, у плотницкой, коммунары получали мебель, изготовленную столярами. Слышались оживленные голоса. Со скотного двора неслась задорная песня, таяла в зеленом саду и на крутых берегах Кубани, густо поросших косматыми вербами.

Из флигеля, пристроенного к небольшому домику, вышел Юдин, повстречался с Жебраком и Дорониным, они втроем направились в беседку сада.

Жебрак рассказал о наступлении Хвостикова и тут же прибавил:

— Еще вот какой вопрос. Вчера мы получили разнарядку комфронта. Надо послать на курсы медицинских сестер двух девушек. У нас уже есть одна…

В садовой калитке показался Градов с болтом в руке. Доронин встал и, обратясь к Жебраку, поспешно сказал:

— Мы об этом еще потолкуем, Николай Николаевич Я скоро приду, а то меня ждут.

И он вместе с Градовым направился на скотный двор к молотилке. Жебрак и Юдин остались в беседке.

— Девятнадцатого июля наши войска заняли Гродно и форсировали Неман, — продолжал секретарь. — Но на врангелевском фронте дела пока у нас неважные.

Они поднялись и не спеша зашагали по аллее.

— Видимо, в связи с этим и Хвостиков активизировал свои действия, — заметил Юдин.

— И тем не менее между Польшей и нашим правительством начались мирные переговоры, — подчеркнул Жебрак.

— Да, вчерашняя «Правда» сообщила об этом, — подтвердил Юдин.

Раздался свисток. Запыхтел паровик, и спустя некоторое время со скотного двора донесся гул молотилки, прерываемый рявканьем при подаче пшеницы в барабан.

Навстречу собеседникам вышли из ближней аллеи Доронин и Батракова.

— Николай Николаевич, — заговорил председатель коммуны, — я сейчас толковал с Леонтьевной: мы думаем послать на эти курсы Аминет.

— Она с охотой поедет, — протянула Батракова.

— Что ж, эта девушка подходит, — согласился Жебрак. — Пошлем ее. Только с ней нужно побеседовать.

— Я пригласил ее к себе, — сказал Доронин.

В просторном кабинете с зеркальными стенами он поднял штору на окне, и косые лучи солнца полосой упали на паркет. Жебрак уселся на диване.

Явилась Аминет. Доронин поднял на нее глаза:

— Аня, ты хочешь учиться?

— Хочу! — воскликнула девушка. — Очень!

— На курсах медсестер в Екатеринодаре, — пояснил Жебрак.

— Ой! Я давно мечтала.

— Правда, с грамотой у нее неважно, — заметила Батракова, — но это ничего, писать и читать умеет — остальному там научат.

— Главное — пролетарская биография, — подчеркнул Доронин.

— Послезавтра к десяти часам утра приедешь к нам в ревком, — сказал Жебрак, ласково глядя в лицо девушки. — Да захвати с собой немного продуктов.

— Хорошо.

Аминет выскользнула из кабинета, сбежала вниз и во все лопатки пустилась к молотилке. Отыскав Гаврилу, она схватила его за руку, радостно вскричала:

— Учиться еду, на курсы медсестер!

— Да ну? — удивился Гаврила.

Виктор Левицкий никак не мог уснуть. Лезли всякие мысли, тревожили, не давали покоя. Отец тоже, заложив руки под голову, лежал с открытыми глазами, глядел в темноту.

Черное окно иногда озарялось каким-то загадочным слабым светом: не то зарницами, не то отблеском орудийных выстрелов. Лаврентий глядел на него и, когда оно явно мигало, вставал с постели, натягивал на ноги шерстяные носки, подходил к окну и, всматриваясь в темноту, прислушивался. Чуть-чуть дребезжали стекла, и точно из-под земли слышался далекий непонятный гул.

«Неужели Хвостиков? — с каким-то нехорошим предчувствием думал он. И потом долго сидел у раскрытого окна. Сердце его замирало, казалось, останавливалось. Он терялся в рассуждениях, говорил про себя: — Явится, катюга, что тогда будет? Погибла моя семья. Нет, нужно пока держаться Бородули и Молчуна, а там видно будет».