Ян Неруда - Стихотворения. Рассказы Малостранские повести Очерки и статьи

— Нет, нет, будьте покойны… А как ваше здоровье? И настроение?

— Со здоровьем куда ни шло, — ответил он, расстегивая свою легкую шубу, может быть, для того, чтобы показать круглое брюшко, украшенное массивной цепочкой. — Но сколько волнений! Судите сами, — пальцы его забарабанили по блестящему цилиндру, — моя жена только что застала офицерского сынишку с третьего этажа плюющим на лестницу!

— Это ужасно! — воскликнул я. У Катанки глаза стали круглые.

— Уж такие родители. А как же я могу терпеть, чтоб у меня в доме плевали на лестницу?

— Ну, понятно!.. А у вас тут какие-нибудь дела по соседству?

— Нет… просто у меня такое обыкновение: навещать каждого будущего своего жильца на его прежней квартире. Скажите, на вашей улице не было случаев оспы?

— Нет, нет… тут все здоровы, как в Меране.

Только накануне увезли одиннадцатого, умершего от оспы на нашей улице, но с какой стати я…

— Это меня радует. Я слышал, дети у вас тихие. Четверо мальчиков, да? Я справлялся у соседей… Прошу прощения, но вы сами понимаете — домовладельцы…

В эту минуту завозился в своей кроватке разбуженный разговором младший, шестимесячный. У меня опять сердце упало: если он, проснувшись, не увидит никого возле себя, то сейчас же заревет.

— Катинка, посмотри, — сказал я, указывая на ребенка.

— Вы говорили, что у вас две тысячи дохода, — продолжал хозяин. — Пятьсот за квартиру… мне через день давали на сотню больше, ну да ладно! У вас будет оставаться полторы — не так уж много! Вы застраховали свою жизнь?

— Трижды, трижды, господин Фоуфалик! В «Праге», в «Славии» и потом… потом…

Я никак не мог вспомнить название третьего учреждения, где я не…

— Это хорошо. А то нет хуже, когда вдова не в состоянии заплатить за квартиру. Виноват, это что?.. Конский волос?

Он встал и пощупал матрац.

— Да, — ответила моя жена, — девяносто крейцеров фунт. Высший сорт!

— А какая у вас тут вторая комната?

Мы повели его во вторую комнату, поменьше, потом в третью — так называемую «гостиную». Мне показалось, что господин Фоуфалик остался доволен нашей обстановкой, которую в случае надобности мог взять в залог.

— Это саксонский фарфор? — спросил он, указывая на кофейные чашечки в стеклянном шкафу.

— Да, — гордо подтвердила жена. — Они достались мне от покойной мамы.

— Точно такие же у моей старухи. В прошлом году ей подарила на именины купчиха, которая квартирует на втором этаже. Мою жену зовут Вальбурга… Скоро опять — двадцать пятое февраля… То-то жена обрадовалась! И теперь все твердит: «Вот бы еще такой сервизик». — «Посмотрим, отвечаю, нынче тяжелые времена». А скажите, пожалуйста, вы застраховали свое имущество от огня?

— Нет, — ответил я, совсем растерявшись.

— Надо застраховать обязательно. У меня уж так принято; я не включил этого в свою инструкцию, но все равно — вы должны застраховаться от огня. Ну, мне пора. Люблю смотреть, как возят лед с реки. Пока до свиданья!

— Благодарим за честь…

— Пожалуйста… Всего доброго!

Мы были просто подавлены. Хорошо еще, что он вовремя ушел; через две минуты двое наших малышей подняли такой рев, словно их режут, а оба старших подрались из-за лошадки.

— Бедная моя женушка, — сказал я, влепив Карелу подзатыльник. — Ты так любила этот сервиз.

— Не видать им его, как своих ушей… Ты сейчас же откажешься от квартиры… Переедем хоть во Вршовице!..

Всегда такая тихая!.. Ну, ладно: во Вршовице, так во Вршовице…

Не бойтесь, когда-нибудь в базарах не будет решительно никакой надобности. У нас все время благотворительные пожертвования и базары, бог ведает зачем. Хотим открыть чешскую церковь, обязательно — пожертвования и базар, хотим театр — пожертвования и базар, хотим школу — пожертвование и базар. Только о тюрьме нет нужды хлопотать: она строится без нашей помощи, — будем радоваться хоть этому, на худой конец! Впрочем, не было бы ничего нового в том, чтобы устроить базар для процветания тюрьмы. Двести лет тому назад в городе Братислава, который тогда принадлежал еще «нам, чехам», граждане вдруг почувствовали непреодолимое желание обзавестись такого рода учреждением: не имея денег, они устроили вещевую лотерею и базар; по сообщению летописца, лотерея длилась «несколько зим»; это была первая отмеченная историей вещевая лотерея в Европе.

Я люблю базары. Тут можно избавиться от накопившегося в доме всякого старого барахла, а если с базаром связана лотерея, так выиграть другое какое-нибудь барахло, которое посодействует темпу народной жизни в будущем. Последний раз я выиграл фарфорового китайца, махающего ручками. Я хорошо его знаю: двадцать лет тому назад я отдал его на благотворительный базар в пользу Зденки Гавличковой {100} ; тогда он был совсем новый — честное слово, совсем новый! Сколько базаров пережил он с тех пор! Сколько добыл денег для родины, для народа! А теперь стоит на моем письменном столе, и я смотрю на него. Как он постарел за эти двадцать лет!.. А может, он тоже смотрит на меня и думает: «За эти двадцать лет… ах ты, нахал! Вот я обломаю тебе лапу!»

Ну, погоди же, опять насидишься у меня в потемках! Служанка как раз укладывает в ящик кое-какие «особенно ценные вещи»: ведь не знаешь, в какой день, какой час и минуту опять раздастся «призыв родины». Эти вещи уже разложены на полу. Маленькая жестяная копилка, красиво окрашенная в зеленое; среди братьев она идет за грош. Элегантное кожаное паспарту для календаря; отчетливо видны нацарапанные ногтем буквы и цифры: «1872 год», но не беда. Кофейная чашечка, еще вполне пригодная к употреблению, — но коль жертвовать, так жертвовать. Домашняя бархатная шапочка, — правда, из кисточки выдернуты золотые нитки, да и подкладку надо бы новую, — ну да родине еще послужит!

— Так. И положите еще вон того китайца. Да, чтобы не забыть! Если я вас с этим куда-нибудь пошлю и к вам начнут приставать, чтоб вы назвали фамилию дарителя… мою то есть… вы молчите! Умолять будут, грозить, подкупать — ни звука.

Мне не надо громкой славы. Маленькая — еще куда ни шло…

У меня теперь много забот в связи с моей книгой. Удачная ли получится? И разойдется ли? Я собираюсь написать книгу под названием «О чешской политике, чешских политиках и наших политических успехах…» Лучшего названия не придумаешь!

Конечно, я имею намерение создать вполне современную книгу. Мы стали очень любознательны; нас уже не удовлетворяет простое утверждение, что вот это — прекрасно; мы в таких случаях радуемся, как и прежде, но хотим также наслаждаться знанием того, почему это прекрасно, как оно возникло, как складывалось и т. д. А чтоб как можно скорей все это узнать, мы идем прямо к тем, кто эту красоту творил, и ставим перед ними совершенно конкретные вопросы. И на основании полученных ответов пишем книги. Скоро у нас будут целых три такие книги, выросшие из вопросов и ответов: первую издал какой-то немец — об актерах, вторую готовит одна американка — о поэтах, а третью выпускаю в свет я — о чешских политиках.