Льюис Уоллес - Вечный странник, или Падение Константинополя

— Возможно, возможно! В конце этого ряда колонн, — он предпринял последнее безнадежное усилие рассмотреть этот самый конец, — может находиться плавучий домик, и она… — Он стиснул руки и содрогнулся от нового убийственного позыва. — Помоги ей Господи! Нет, помоги мне, Господи! Если она все еще там, а я в это верю, я ее отыщу.

Вернувшись во двор, он снова обратил внимание на паланкин.

— Я тебе премного обязан, — сказал он хранителю, сидевшему у двери. — А сколько лет этой цистерне?

— Говорят, ее строительство началось при Константине, а завершилось при Юстиниане.

— Ее больше не используют?

— Ведра опускают через отверстия в крыше.

— Известны ли тебе ее размеры?

Хранитель рассмеялся и с жаром заколотил палкой по полу:

— До конца я никогда не добирался — смелости не хватало — и не знаю никого, кто это проделывал. Говорят, там тысяча колонн, а вода поступает из некой реки. А еще говорят, что те, кто уплывал туда на лодках, никогда не возвращались, что там водятся призраки, вот только про эти истории я тебе ничего не скажу, потому что и сам ничего не знаю.

С этим Сергий ушел.

Всю следующую ночь Сиама, не отнимавший уха от дверей хозяина, слушал мерный перестук шагов внутри. Порой они замедлялись, однако не смолкали ни на миг. Бедный слуга и сам был страшно измучен. Сочувствие — тяжкое бремя, да еще и неспособное облегчить бремя, им вызванное.

Завтра порой наступает медленно, однако всегда наступает. Время — мельница, и завтра — лишь пыль, оставшаяся от помола. Уэль поднялся рано. Спал он крепко. Первое, что он сделал, — это отправил к князю всех писцов, которых обнаружил на рынке, и вскоре город уже пестрел новыми объявлениями:

ВИЗАНТИЙЦЫ!

Отцы и матери Византии!

Лаэль, дочь купца Уэля, так и не найдена. Ныне предлагаю 10 тысяч безантов золотом за нее, живую или мертвую, и 6 тысяч безантов золотом за любые сведения, которые приведут к обнаружению и пленению ее похитителей.

Предложение действительно до конца дня.

Новые объявления вызвали сильный переполох, однако поиски не достигли размахов предыдущего дня. Казалось, все уже осмотрено. Мужчины и женщины высыпали на улицы и пустились в разговоры про индийского князя. К десяти часам обо всем, что было о нем известно, да и о многом другом уже посудачили вдоволь, и, доведись ему услышать выводы, к которым пришли сплетники, он бы больше никогда не улыбнулся. Все в единодушном согласии объявили, что он — индус, несметно богатый, но никакой не князь, и его заинтересованность в судьбе похищенной девушки проистекает из порочной связи. Последняя сплетня, самая из всех вредоносная, возможно, исходила от Демида.

Не было в городе искателя более неустанного, чем Демид. Казалось, он присутствует повсюду — на кораблях, на стенах, в садах и храмах, — проще было перечислить, где его нет. Все встречавшие его отмечали бодрое настроение, множество планов и уверенность в успехе. Он отличился по ходу поисков и продемонстрировал знание столицы, изумившее даже самых старых ее обитателей. Разумеется, роль его состояла в том, чтобы вымотать всех участников. Считается, что в каждой стае биглей есть один, наделенный особым даром брать ложный след. Таков был в тот первый день Демид, примерно до двух часов пополудни. После этого деятельность его начала приносить плоды, и из всего, что он слышал, больше всего его радовало отсутствие всяческих подозрений, что мог быть использован второй паланкин. Множество свидетелей повествовали о роскошных носилках, плывших туда-сюда сквозь сумерки, но вторые носилки не видел никто. Это, судя по всему, удовлетворило злоумышленника, и он внезапно забросил поиски; появившись в саду Буколеона, он объявил, что далее искать бессмысленно: девушку похитили болгары и они уже на пути в какой-нибудь турецкий гарем. После этого энтузиазм пошел на убыль, и к вечеру поиски бросили вовсе.

Когда афиши развесили на второй день, Демид вновь оказался на высоте. Он собрал своих братьев по Храму, разбил на отдельные партии и отправил в разные стороны — в Галату, в городки на берегах Босфора, на западный берег Мраморного моря, на острова, в Белградский лес — короче, во все места, кроме правильного. Это его поведение, с виду совершенно искреннее и безусловно деятельное, принесло желаемые плоды: к полудню он сделался героем дня, предметом восхищения всего города.

Когда на второй день, еще достаточно рано, индийскому князю донесли о нежелании жителей продолжать поиски, он не поверил своим ушам и вскричал:

— Что? За десять тысяч безантов? Да у них столько золота за последние десять лет в казне не было! На это можно три империи выстроить! Куда катится мир?

Примерно через час ему доложили, что его второй призыв не возымел никакого действия. Это заставило его еще стремительнее шагать взад-вперед.

— Где-то затаился мой супротивник, — бормотал он себе под нос, — и супротивник этот могущественнее груды золота. Неужели в Византии найдется два таких человека?

Когда ему донесли о действиях Демида, он немного утешился.

Около третьего часа Сергий попросил о встрече с князем, его приняли. Выразив в простых словах свое сочувствие — печаль в голосе и подавленный вид свидетельствовали об его искренности, — послушник заявил:

— Индийский князь, я не могу сообщить причин своего мнения, однако убежден, что девушка находится здесь, в городе. Прошу также не спрашивать, где, по моему мнению, ее удерживают и кто. Может статься, что я ошибаюсь, и мне будет легче это снести, зная, что я никому не открылся. Принимая во внимание эти слова, которые я произношу с безусловной неуверенностью, готов ли ты мне довериться?

— Ты, Сергий, — инок?

— Да, так меня зовут, но здесь я еще не удостоен священного сана.

— Мое бедное дитя упоминало о тебе. Она тебе благоволит.

Эти слова князь произнес с тревогой.

— Мне отрадно это слышать.

Тревога князя оказалась заразительной, однако Сергий быстро взял себя в руки.

— Пожалуй, лучшее доказательство моей искренности, князь, — лучшего мне не представить — состоит в том, что не золото толкает меня на поиски ее, каковы бы ни были испытания. Если поиски мои увенчаются успехом, награда только испортит мне счастье.

Еврей с любопытством взглянул на юношу.

— Мне трудно в это поверить, — произнес он.

— Я понимаю. Алчность — вещь обычная, бескорыстие, дружба и любовь — редкая.

— Согласен; рано тебе открылась эта великая истина.

— Выслушай, о чем я хочу просить.

— Говори.

— Среди твоих слуг есть один африканец…

— Нило?

— Да, таково его имя. Он силен, предан и смел — эти качества могут понадобиться мне больше, чем золото. Позволишь ли ты ему пойти со мной?