Жерар Нерваль - Дочери огня

Есть радости свои и у зимы: сквозь тучи
На белые снега вдруг брызнет желтый лучик…
Воскресный день. Зовешь кузину погулять…
Вслед строго матушка: «Обед не станет ждать!»

А вот и Тюильри. Как черен парк раздетый,
И по контрасту как цветисты туалеты!
Кузине холодно, ей хочется домой:
Уже темно, туман ложится пеленой.

Дорогой говоришь о счастье пережитом,
О мимолетном дне, о пламени сокрытом…
Подходишь к лестнице и слышишь, как скворчит
Индейка на плите. О, волчий аппетит!

Глоток марейского, ей-ей,
Ты мне милей, чем аржантей:
Нет надо мной сильней владыки!
Пусть суррентинское одно
Здесь пили римляне вино —
Их вкусы, право, были дики.

Нет обольстительней вина,
Чем ты! В тебе растворена
Божественная кровь дриады;
И капли, повторив стократ
Граненой кромки цвет и склад,
К ней привораживают взгляды.

Ты исцеляешь летним днем,
Когда, знатней тебя вином
Напившись, мучаюсь с похмелья;
Твой терпкий, твой отрадный вкус
Меня бодрит, едва проснусь, —
И покидаю вмиг постель я.

И вот, уже с утра хмельной,
Топчу неверною ногой
Тропу — к тебе летит порыв мой!..
Жаль, под рукою нет Ришле [359] Ришле — Сезар Пьер (1631–1698) — составитель «Словаря рифм» (1667). ,
Чтобы строфу навеселе
Закончить каламбурной рифмой!

Здесь под сенью короны,
Где живу, заключенный,
Видя лишь миражи,
В Сент-Пелажи.

Прутья, прутья, как в клетке,
Ни травинки, ни ветки,
Даже мох на камнях
И тот зачах.

Иногда только птица
Или ветер промчится
Вдоль окна моего…
И всё мертво.

Ну травинку хотя бы,
Стан согнув ее слабый,
Мне они принесли
С милой земли.

Или пусть бы осенний
Лист ко мне на колени
Пал, багрянцем горя, —
Дар ноября!

Вот и было б согрето
Сердце: есть еще где-то
И Природа, и Тот,
Кто жизнь дает.

Я по жизни тоскую,
Зелень бы, хоть какую,
Увидать, боже мой,
Перед зимой!

«Что из примет чудесных лета
Вы вспоминаете зимой,
В мороз?» — «Я — пышных роз букеты».
«Я — луг с зеленой муравой».
«Я — в жатве золотой долину
И волны нив душой ищу».
«Я — трели песни соловьиной».
«А я — о бабочках грущу».

О бабочка, листок воздушный,
Ветрам послушный,
Внезапно пойманный сачком…
В просторах без конца и края
Она — живая
Связь между птицей и цветком!

Когда наступит лето снова,
Я, одинокий, в лес уйду,
Прилягу у ручья лесного,
В покров зеленый упаду.
Над головой моей порхают
Там бабочки, за взмахом взмах,
Мгновенной мыслью пролетают
О страсти нежной иль стихах.

Вот надо мной сатир проворный,
Весь желто-черный…
А вот огнистой бирюзой
И переливница блистает,
Как бы играет
Волнисто-бархатной пыльцой!

А вот, как птица, без усилья,
По ветру адмирал поплыл,
Темносверкающие крылья
Он алой лентой окаймил!
Павлиноглазка вдруг вспорхнула,
Как молния — сверканье крыл!
Но перламутровка мелькнула —
И я про все тотчас забыл…

Вот черно-рыжий, с хрупкой статью,
Мне машет махаон крылом,
Вот траурница в скорбном платье,
А голубянка — в голубом!
Вот аргус легкий, вездесущий,
Подобен жухлому листку,
А вот павлиний глаз, несущий
На бурых крыльях по глазку!

Пяденица, едва стемнеет,
Над полем реет,
Верша трепещущий полет,
А бражник, весь пушисто-темный,
Во мгле укромной
Как будто сумерки толчет.

Ночница с алыми глазками
На сером поле узких крыл,
Как мышь летучая, над нами
Мелькнет во тьме — и след простыл!
Вот прянул, изжелта-зеленый,
С боярышника шелкопряд,
А вот огневки среди кроны —
Они и средь зимы не спят…

Зовется «мертвой головою»
Та, что порою
В цветах, мохнатая, шуршит,
Крестьяне по пути боятся
С ней повстречаться,
Когда она во мгле парит.

Мне ненавистные фалены
В ночи, угрюмые, гостят,
Там, над равниной отдаленной,
С семи до полночи гудят…
А вы, о порхунки дневные,
Как оживляете вы дол!
Воплощены в вас дни иные,
Стихов и страсти вы символ!

Как часто юная девица
С улыбкой, милой и простой,
Глядит на них не надивится,
Им сердце проколов иглой:
И ноготь выпуклый, блестящий
Мохнатое брюшко поддел,
И хоботок, еще дрожащий,
Пред смертной тьмой оцепенел…

Случись на солнце нам попристальней взглянуть —
Зажмуримся, и всё ж, когда осядет муть,
Пятно останется у нас перед глазами.

Так и со мной… Еще неискушен и смел,
На Славу устремить я жадный взгляд посмел,
И точку черную в нем выжгло это пламя.

И зрение мое с тех пор помрачено,
Куда ни погляжу — там черное пятно
Зияет, ширится, верша свою расправу.

О боже, навсегда я отгорожен им
От счастья! Вот урок! Орлам, орлам одним
Дозволено взирать на Солнце и на Славу!