Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

Приближалась гроза; раскаленная пыль взвивалась маленькими вихрями по всей улице. Ему казалось, что люди от него очень далеко, и во времени и в пространстве. Ему казалось, что все они печальны, все брели, уставившись взглядом в тротуар, — кроме тех, кто шел вдвоем и о чем-то болтал. Однако эти болтуны выглядели нелепо, они словно не замечали, что выставляют себя напоказ перед теми, кто брел в одиночестве и молчании, что было гораздо пристойнее.

И тем не менее он обрадовался, увидев, что ресторан переполнен. Из-за слишком усердного изучения газет ему порой начинало казаться, будто он чуть ли не единственный более-менее обеспеченный мужчина; это пугало его, поскольку он-то сам прекрасно знал, что при всем при том часто ведет себя не так, как подобает мужчине, и что, если об этом узнают, он может лишиться своего поста. Поскольку он постоянно пребывал в разладе с собой, то не мог не угодить в тиски невроза, охватившего всю страну, и упорно пытался не замечать собственную несостоятельность, внушая себе, что это ерунда по сравнению с Великой депрессией.

— Вам не нравится это блюдо? — спросила официантка.

— Что вы, нет-нет. — Он с виноватым видом накинулся на еду.

— Это все из-за жары. Вон в газете пишут, что опять какая-то женщина сегодня выбросилась в окно, с девятого этажа.

Батлер уронил вилку на пол.

— Женщина, а на такое решилась! — продолжала официантка, поднимая вилку. — Лично я утопилась бы.

— Что вы сказали?

— Что сама я пошла бы лучше топиться. Я ж плавать-то не умею. Вот чего я хотела сказать…

— Нет-нет, не про вас… про эту женщину.

— A-а, про женщину? Которая с девятого этажа прыгнула? Щас газетку принесу.

Он попытался ее остановить; он не хотел видеть эту газету, нет, ни за что. Дрожащими пальцами он положил на столик доллар и поспешно вышел на улицу.

Но почему он решил, что это она? Он видел ее в четыре часа, а сейчас только двадцать минут восьмого. Прошло всего три часа. Ему на глаза попался газетный киоск, заваленный свежими газетами. Со сдавленным стоном он проскочил мимо киоска, помчался дальше, в изгнание.

Надо бы все-таки посмотреть. Не может быть, чтобы это Сара.

Но он понимал — она. «Смерть деловой женщины: прыжок с девятого этажа». Он пропустил еще один газетный киоск и повернул на Пятую авеню. Начался дождь, крупные капли взбивали фонтанчики пыли, и Батлер, поглядев на заполнившую тротуар толпу, вдруг остановился, почувствовав, что не может ни идти вперед, ни вернуться назад.

— Надо купить газету, — пробормотал он. — А то ведь и не усну.

Он добрел до Мэдисон-авеню и нашел там киоск; его рука ощупала пачки разных газет и выбрала по одной из каждой; но читать он не стал, свернул все в рулон и сунул под мышку. Он слышал, как по ним громко шлепают капли, а потом звук стал мягче, видимо, газеты совсем намокли. Подойдя к своему дому, он вдруг швырнул намокший сверток к двери, ведущей в подвал, и вбежал внутрь. Нет, лучше подождать до утра.

Он лихорадочно разделся, как будто не мог терять ни минуты.

— Это едва ли она, — все твердил он себе. — А если и она, так какое это имеет ко мне отношение? Не могу же я нести ответственность за всех безработных в этом городе.

Благодаря этой фразе и двойной порции почти неразбавленного джина он заснул, но спал очень плохо.

Он проснулся в пять, после того как ему приснился сон, поразительно реалистичный. Во сне он снова разговаривал с Сарой Белнэп. Она лежала в гамаке на том крыльце, снова юная, почти по-детски мечтательная. Она будто бы знала, что ее скоро не станет. Ее сбросят вниз с большой высоты, и она насмерть разобьется. Батлер хотел ее спасти — он плакал, он ломал руки, но ничего уже нельзя было предотвратить: слишком поздно. Она не сказала, что это он во всем виноват, однако взгляд ее, беспомощный, обреченный, упрекал — за то, что он не смог ее уберечь.

Его разбудил какой-то звук — это был шорох утренней газеты, упавшей у входной двери. Картины сна, душераздирающего и зловещего, снова растворились в глубинах, из которых появились, и теперь Батлер чувствовал себя опустошенным; но тут его сознание начала заполнять печаль, которая теперь стала неодолимой. Разрываясь между утраченным миром сострадания и миром подлости, в котором он существовал, Батлер выскочил из кровати, открыл дверь и поднял газету. Его глаза, со сна еще не очень хорошо видевшие, пробежали по расплывающимся заголовкам:

Он подумал, что ему просто показалось… На миг слова слились в сплошное серое пятно, а заголовок пропал. Батлер потер глаза кулаком; потом снова нашел то место, где две колонки сливались, а ниже шел репортаж; однако ничего подобного, под колонками он прочел:

Он услышал, как в коридоре возится уборщица, и тут же бросился к двери:

— Миссис Томас!

Невзрачная негритянка в очках, подвязанных шнурком, взглянула на него, отойдя от ведра.

— Вот, поглядите, миссис Томас! — вскричал он. — Я что-то плохо вижу. Я болен! Мне надо знать, про что тут! Взгляните!

Он держал газету перед нею; он слышал, как дрожит его голос, словно напрягшаяся мышца.

— Здесь действительно написано: «Смерть деловой женщины: прыжок с девятого этажа»? Вот здесь! Прочтите, будьте любезны!

Негритянка, странно взглянув на него, послушно нагнула голову к странице.

— И в самом деле так, мистер Батлер.

— Правда? — Он на минуту прикрыл рукой глаза. — Ну а вот тут, ниже. Есть там «миссис Джон Саммер»? Что, это миссис Джон Саммер? Смотрите внимательней.

И снова она как-то странно на него посмотрела, прежде чем уставиться в газету.

— Все так и есть, мистер Батлер. Вот: «миссис Джон Саммер».

И, помолчав, добавила:

— Вы и впрямь что-то расхворались.

Батлер закрыл свою дверь и снова улегся в постель, долго лежал, смотрел в потолок, а потом начал вслух повторять то, что снова и снова крутилось в его мозгу:

— Я не должен думать, будто это из-за меня, потому что это не так. Ей предлагали другую работу, но она посчитала, что это ниже ее достоинства. И вообще не факт, что она помогла бы мне, окажись она на моем месте.

Он хотел позвонить в контору, сказать, что заболел, однако со дня на день ожидали приезда их молодого хозяина, Джорджа Эддингтона, и Батлер не осмелился остаться дома. Мисс Уисс только вчера отправилась в отпуск, и ей нашли временную замену, однако новенькую нужно было ввести в курс дела. Миссис Саммер она не знала, поэтому он мог не опасаться разговоров о случившемся.

Весь день стояла жара, никчемная, изматывающая жарища, из-за которой даже скрип стрелы подъемного крана и рев пневматических клепальных молотков на строительной площадке через дорогу казались какими-то приглушенными. В жару все звуки не похожи сами на себя; вскоре после полудня Батлера стало тошнить, у него кружилась голова. Беспокойно расхаживая по кабинету, он все-таки решил, что нужно пойти домой. И в этот миг все и началось… Он отчетливо услышал, как громко тикают часы, стоявшие снаружи у двери кабинета, услышал этот тихий звон, который раздавался, когда они отбивали очередной час; и почти в ту же секунду он услышал вздох открывшейся входной двери, и кто-то вошел в приемную. Потом все стихло.