Фрэнсис Фицджеральд - Отпущение грехов

— Я, наверное, жуткий тип, хуже не бывает, — сказал он, качая головой и глядя на себя в зеркало. — Да, хуже не бывает. Тут уж ничего не поделаешь. В моем возрасте уже невозможно одолеть собственную сущность.

Он изо всех сил старался стать лучше, он благочестиво отсидел целый час у зеркала, ругая себя и кляня. Наконец настали сумерки, внизу послышались чьи-то голоса, и вдруг — вон она, в небе над его лужайкой, воплощение мучительной тоски по ускользающей юности, и нашей, и всего мира… Вот она — яркая, недостижимая луна.

Случилось это в наши дни, когда все пребывают в унынии, у каждого на то своя причина. У многих, наименее удачливых, ум за разум зашел, когда к неврозам, нажитым в борьбе за процветание, присовокупились финансовые неприятности: неврозы ведь — привилегия тех, у кого очень много лишних денег. Некоторые тронулись умом, поскольку в самом воздухе веяло безумием или же поскольку слишком привыкли, что все зиждется на грандиозном золотом символе изобилия — точно так же, например, у французов все зиждется на бережливости и жажде славы, а у англичан некогда зиждилось на представлении о долге. В общем, почти каждый на чем-нибудь помешан.

Говард Батлер не верил ни в кого (в том числе и в себя) и ни во что, только в существующую систему, причем не верил с убежденностью, свойственной всем, кто был порождением этой системы или же проповедником оной. Человек он тихий и замкнутый, отнюдь не смельчак и не борец, способный одолеть любые подвохи судьбы, и в общем его можно было бы назвать совершенно неопасным человеком. Если бы не одно обстоятельство. Он слишком много размышлял, хотя возможности его мозга были не так уж велики, но в обычных условиях не стоило бы ожидать, что он достигнет немыслимых высот или же, наоборот, падет очень низко. Однако его порой настигали видения — о чем и пойдет наш рассказ.

В тот день Говард Батлер мучительно искал достойный выход, сидя в своем кабинете на девятом этаже нью-йоркского офисного здания. Здесь находился филиал и демонстрационный зал фирмы «Сыновья Б. Б. Эддингтона, конторская мебель и принадлежности», и он был руководителем этого филиала. Обставленная строго и торжественно, контора эта выглядела идеально, хотя и несколько опустела — из-за сокращения штатов, времена-то настали непростые. Секретарша, мисс Уисс, только что сообщила ему по телефону фамилию нежданного просителя, вот он и думал, стоит или нет разобраться с этим незамедлительно; ведь раньше ли, позже ли, а не принять никак нельзя. Поскольку это миссис Саммер.

Ей не требовалось объяснять, где его кабинет: она проработала тут восемь лет, пока ее не уволили полгода назад. Это была красивая, живая дама, лет под пятьдесят, с седеющими золотистыми кудрями, стройная, но не сухопарая, в стиле «девушек Гибсона» [49] Так называли идеализированный образ молодой американки конца XIX — начала XX в. Художник Чарльз Гибсон (1867–1944) создал для иллюстрированных журналов США образы девушек с пышной грудью и тонкой талией, с зачесанными кверху волосами, безусловно женственных, но одновременно очень деловых и независимых. Этому идеалу подражало не одно поколение женщин. , у нее были чудесные, совсем молодые глаза, ярко-голубые. Говарду Батлеру она все еще была далеко не безразлична, как и почти тридцать лет назад (тогда ее фамилия была Белнэп), когда она отказалась выйти за него замуж, хотя, в отличие от прежних времен, теперь он ее прямо-таки ненавидел.

Она вошла в кабинет в полной боевой готовности, как всегда, и своим звучным свежим голосом, который всегда его будоражил, произнесла: «Здравствуйте, Говард!» — без особой симпатии, но и без неприязни. Хотя на этот раз она держалась несколько скованно.

— Здравствуйте, Сара.

— Ах, — вздохнула она, — как странно вновь оказаться в этих стенах! Ну как, может быть, для меня найдется место?

Он поджал губы и покачал головой:

— Дела у нас очень плохи.

— Мм… — Она лишь кивнула и несколько раз прикрыла глаза.

— То заказ аннулируют, то возьмут в долг и не возвращают… Пришлось закрыть два филиала и снизить зарплату, после вашего ухода ее урезали несколько раз. Даже мне.

— О, я и не рассчитываю на то, что когда-то получала. Я же понимаю, какое теперь положение. Просто никак не могу ничего найти. Работы нет, вообще никакой. И подумала: вдруг хоть какое-то местечко для меня найдется — допустим, заведовать канцелярией, или же возьмите меня старшей стенографисткой, но с широким кругом обязанностей… Меня бы очень устроили пятьдесят долларов в неделю.

— Столько мы уже не платим.

— Ну, сорок пять. Даже сорок… В одном месте предлагали двадцать пять, когда я отсюда ушла, но я — вот идиотка! — отказалась. После здешней моей зарплаты все казалось смехотворным — и я бы не смогла платить за Джека в Принстоне. Он, конечно, уже немного подрабатывает, но сегодня и в колледжах жестокая конкуренция: столько студентов живут непонятно на что, им деньги очень нужны. Как бы то ни было, я снова зашла туда на прошлой неделе, где предлагали двадцать пять в неделю, но они надо мной только посмеялись…

Миссис Саммер мрачно улыбнулась, но самообладания не утратила; правда, улыбка задержалась у нее на губах совсем недолго, и, чтобы скрыть ее исчезновение, она вновь заговорила:

— Хожу всюду, где бесплатный суп выдают, — лишь бы сэкономить, не потратить то немногое, что у меня еще осталось. Как подумаю, что я, с моими-то способностями… нет, Говард, это вовсе не преувеличение; я же знаю, на что способна. Сам мистер Эддингтон всегда меня ценил. Я, кстати, так и не поняла…

— Трудные времена, Сара, — торопливо перебил ее Говард.

И взглянул на ее туфли: вполне приличные, по крайней мере по виду. Она всегда хорошо одевалась.

— Если бы я ушла отсюда раньше, если бы вы выставили меня до того, как все это началось, я бы точно нашла себе место. А я бросилась искать работу, когда все уже запаниковали.

— Нам и Мюллера пришлось уволить.

— Да ну? — В глазах ее мелькнул искренний интерес: эта новость слегка ее утешила, успокоила раненое самолюбие.

— Да, на той неделе.

Полгода назад ему пришлось выбирать между мистером Мюллером и миссис Саммер, и Сара Саммер прекрасно понимала, в чем дело, и Говард Батлер понимал, что она понимает: выбор был не совсем объективным. Оставив этого самого Мюллера, он тогда просто свел давние счеты: ведь Мюллер, совсем еще молодой, куда менее опытный, чем миссис Саммер, пользы от него куда меньше, а жалованье такое же, как у нее.

Теперь они смотрели друг другу прямо в глаза; она пыталась удержать взгляд Батлера, одолеть его, расшевелить; он же стремился отгородиться, и это ему удалось, только когда он погрузился в недавно образовавшиеся пустоты в собственной душе; там он ощущал себя в безопасности, а за ее незавидным положением мог наблюдать оттуда даже с некоторым удовлетворением. Его все же пугало то, как он тогда поступил; он старался быть жестким, но когда она была рядом, все его ловко придуманные оправдания совершенно не действовали.