Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

7 мая. Суббота.По случаю двух успешно исполненных операций мобилизации государь поручил мне редактировать благодарственный рескрипт министру внутренних дел. Когда сегодня я поднес проект рескрипта на подпись государю, он объявил мне, что уже подписал рескрипт также на мое имя. Через несколько времени получил я рескрипт этот через графа Адлерберга.

Доклад мой сегодня был прерван совещанием, назначенным с государственным канцлером и графом Шуваловым. Последний прочел ноту, полученную им перед отъездом из Лондона от лорда Дерби; в ней в довольно умеренной форме изложены условия, при которых Великобритания может воздержаться от вооруженного вмешательства. Заявление это я нахожу весьма важным и разделяю мнение графа Шувалова, что оно может быть принято исходной точкой для дальнейших объяснений с Сент-Джеймским кабинетом в видах успокоения его подозрений и устранения вмешательства Англии в нашу войну с Турцией.

Из всех пунктов означенной ноты только один имеет для нас действительное значение: сохранение status quo относительно проливов и Константинополя; всё остальное – как, например, вопросы о Суэцком канале, о Персидском заливе и прочее – не имеет для нас в настоящее время ровно никакого значения, и непонятно, как английские сановники могут предполагать какие-нибудь с нашей стороны посягательства на эти отдаленные, недосягаемые для нас точки. Видно, у страха глаза велики и что у кого болит, тот о том и говорит.

Канцлер не дал высказаться графу Шувалову и начал было речь об автономии Болгарии, об устьях Дуная и т. д. Государь перебивал его и горячо говорил, что не хочет принимать на себя никаких обязательств перед Англией в отношении Константинополя и проливов иначе, как разве при обязательстве Англии не вводить своего флота в проливы. Впрочем, в этом продолжительном разговоре не было существенного разномыслия; но, к сожалению, не было и логической системы; оттого разговор и остался без заключения.

После этого дипломатического совещания я продолжал свой доклад и окончил его так поздно, что опоздал не только к встрече жены на железной дороге (по возвращении ее из Крыма), но и в заседание Департамента законов, куда я был приглашен по трем делам и между прочими по давнишнему делу – о правилах призыва войск для усмирения народных волнений и беспорядков.

После вчерашнего прискорбного известия с Кавказа о занятии турками Сухума сегодня мы были обрадованы известием о взятии нашими войсками Ардагана. Занятие этого укрепленного пункта весьма облегчает наше положение на театре войны и дает возможность усилить главный корпус, направленный к Карсу.

8 мая. Воскресенье.Во дворце после обедни прошло благодарственное молебствие по случаю взятия Ардагана, с пушечной пальбой из крепости; потом развод на площадке перед дворцом, а затем у государя совещание с князем Горчаковым и Рейтерном. Предметом совещания были новые требования румынского правительства о субсидиях и разных с нашей стороны гарантиях. Решено было все подобные домогательства отклонить. Затем канцлер прочел проект ответной ноты на привезенные графом Шуваловым заявления Лондонского кабинета.

В 3 часа их величества, вся царская фамилия и многочисленная публика собрались на станции Николаевской железной дороги по случаю отправления санитарного поезда, устроенного попечениями общества Красного Креста. Поезд этот (который я видел уже на прошлой неделе) был осмотрен их величествами и после молебствия отправился на театр войны.

16 мая. Понедельник.Работы у меня столько, что в продолжение целой недели не имел я возможности заглянуть в свой дневник. К тому же с переездом в прошлое воскресенье царской фамилии в Царское Село приходится мне опять ездить туда через день и возвращаться только к трем часам.

В субботу после моего доклада было опять у государя совещание с канцлером и с графом Шуваловым. Читался проект ответной ноты английскому правительству и инструкции нашему послу в Лондоне для дальнейших объяснений по поводу заявленных лордом Дерби условий английского нейтралитета. Теперь главная забота канцлера состоит в том, чтоб успокоить британскую щепетильность и раздражительность, а для этого князь Горчаков с графом Шуваловым готовы наложить строгую узду на наши собственные действия. Государь, напротив, ревниво противится давать какие-либо обещания, которые преждевременно связали бы наши военные действия и лишили бы нас всякой надежды на плоды наших успехов. При этих совещаниях каждый раз выказывается, как смутно канцлер понимает вопросы восточной политики и как мало выработаны планы Министерства иностранных дел.

С обоих театров войны приходят сведения довольно благоприятные, однако же и не без теней. На Дунае удалось взорвать еще один турецкий монитор [124] Низкобортный броненосный артиллерийский корабль. – Прим. ред. ; моряки наши показали себя молодцами; войска подвигаются, хотя и медленно; но продолжающиеся сильные дожди причиняют повсюду громадные повреждения: мосты на румынской железной дороге рушатся, движение беспрестанно прерывается.

С Кавказского театра войны после взятия Ардагана получены только сведения о возвращении главных сил Лорис-Меликова к Карсу; но в то же время весьма грустные известия приходят из Абхазии и Черноморского округа. Отряд генерал-майора Кравченко с трудом открыл себе путь к отступлению, понес потери и перешел на левый берег Кодора у села Наа. Тут уже присоединился он к подошедшим подкреплениям.

Несколько тысяч черкесов, прежних переселенцев с Кавказа, вышли на берег около Адлера; стоявший тут пластунский батальон [125] Пластуны – пешие казаки из особой команды диверсантов и разведчиков Кубанского войска. – Прим. ред. с большим трудом отступил горами на соединение с отрядом полковника Шелковникова у реки Сочи. Из Кубанской области выдвинуты части войск для преграждения неприятелю путей на северную сторону Кавказского хребта.

18 мая. Среда.Рассчитывая иметь сегодня всё утро в своем распоряжении, я поехал в военные училища, чтобы проститься с выпускниками, но среди этих разъездов случайно наткнулся на фельдъегеря, который объявил, что меня ищут по всему городу и государь ждет меня во дворце. Я вспомнил, что государь имел намерение приехать в город, но не был предупрежден, что будет совещание по политическим делам.

Приехав во дворец, я нашел в кабинете за большим столом, кроме государя и канцлера, также и трех послов – графа Шувалова, Новикова и Убри. Читали опять инструкцию, составленную для графа Шувалова в предстоящих ему объяснениях с британским правительством. Государь очень горячо восставал против некоторых мест проекта, находя, что мы слишком уж уступчивы и, начиная войну, связываем себе руки только ради успокоения Англии. Места эти были изменены, хотя граф Шувалов очень упорно отстаивал необходимость некоторых ограничений в наших планах и предположениях. Государь с горечью говорил о наших государственных людях, которые доводят боязнь войны до того, что сами кричат о нашем бессилии; он прямо указал на министра финансов и припомнил записку, поданную им в Ливадии прошлой осенью. Толки и пересуды в петербургских салонах причинили нам немало вреда, и чем более мы показывали смирения и кротости перед иностранцами, тем они становились нахальнее. Те же слова повторил государь, когда по окончании совещания мы остались вдвоем в кабинете; он прибавил, что высказанное им в совещании послужит полезным уроком для наших трех послов.