Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Между тем наши войска почти уже все дошли до назначенных им пунктов; еще перевозятся по железной дороге понтонные парки и другие тяжести, а затем ожидаются войска 4-го корпуса. Главнокомандующий надеется совершить переправу через Дунай 12-го числа; место переправы держится в строгой тайне, хотя в иностранных газетах и указываются разные пункты в средней части течения. К сожалению, до сих пор вода в низовьях Дуная не спадает, стоит на 16 футов выше ординара; поэтому мысль о демонстрации в Браилове прежде настоящей переправы уже оставлена.

Сегодня велись рассуждения о поездке государя на место переправы; вопрос этот крайне озабочивает главнокомандующего. Нелегко государю перемещаться с громадной свитой и обозом. Поэтому предполагается, что на первый раз государь отправится только с небольшой частью свиты, налегке; но понятия эти относительные: по расчету выходит все-таки 10 экипажей, которые должны быть заблаговременно отправлены по железной дороге в Слатину. Графу Адлербергу приходится ломать голову, как уладить дело так, чтобы никто не жаловался на отсутствие привычного комфорта. При этом он мне сказал, что Императорская главная квартира ныне состоит из шестисот лиц, не считая конвоя и гвардейского отряда.

Из Главной же квартиры главнокомандующего многие начали уже разъезжаться.

Несколько дней тому назад получены по телеграфу известия о новых попытках парохода «Константин» взорвать турецкие броненосцы в устье у Сулина, но, кажется, опять неудача. Пароход возвратился в Одессу благополучно, но не досчитался одного катера (лейтенанта Пущина), для разыскания которого послан пароход «Аргонавт»; однако же никаких следов не найдено.

4 июня. Суббота.Сегодня приехал князь Сербский Милан с многочисленной свитой; в числе ее были Ристич (министр иностранных дел), Протич, Хорватович, Лешанин, затем полковник Катаржи (который приезжал уже в Кишинев) и другие. Князь Милан приехал в полдень по железной дороге; великий князь Николай Николаевич встретил его на станции и привез к государю.

Свита государева собралась у подъезда; мы были запросто, в сюртуках и фуражках, но в шарфах. Государь встретил князя в первой комнате и сейчас же представил ему всю свою свиту, а затем князь Милан представил свою. Государь с князем Миланом и великим князем Николаем Николаевичем вошли в кабинет, а обе свиты отправились к завтраку, в дом префектуры.

Встреча была холодная; князь Милан явно чувствовал себя неловко; государь даже не подал руки Ристичу. О разговоре его величества с князем узнал я позже от самого государя: с первых же слов князь Милан заявил, что предоставляет себя и свое княжество в полное распоряжение императора и просит у него указаний, как сын у отца. Государь отвечал, что будет говорить с ним с такой же откровенностью, как отец с сыном; что, доверяя чистосердечию и честности самого князя Милана, напротив, не имеет никакого доверия к его правительству и в особенности к Ристичу. Князь Милан не защищал Ристича, но сознался, что держал и держит его единственно потому, что не имеет человека, который мог бы его заменить.

Затем, оставив в стороне всякие укоры за прошлое, государь объяснил князю Милану настоящее положение дел и тот образ действий, который предстоит Сербии: на первое время держаться спокойно и смирно, но готовиться к тому, чтобы по переходе нашей армии за Дунай примкнуть к нашему правому флангу и тогда действовать не иначе, как по указаниям нашего главнокомандующего. Князь Милан принял все эти наставления беспрекословно, но вышел из кабинета государева смущенным.

Государь сказал мне, что увидит перед обедом Ристича и намерен высказать ему строго всю правду. В чем именно заключался этот разговор, я пока не знаю; но за обедом, к которому были, разумеется, приглашены все сербские гости, я видел, что Ристич сидел как приговоренный к смерти.

После обеда я возобновил знакомство свое с Ристичем, Протичем и Лешаниным, которые все трое бывали в Петербурге, а также познакомился с прочими; но не было ни времени, ни случая завести с ними какие бы то ни было разговоры. Некоторые из них даже затрудняются говорить на иностранных языках, а по-русски или по-сербски разговор не совсем удобопонятен для обеих сторон.

После обеда Игнатьев (который всегда очень охотно издевается над своим начальством) рассказывал мне, что князь Милан поставлен в большое затруднение и недоумение: будто бы канцлер в разговоре с ним говорил ему совершенно другое, чем то, что слышал он от государя. Дело странное, но вполне возможное.

Сербские наши гости остаются и на завтрашний день. Сам князь и его свита заезжали ко мне, и, конечно, я отдал им визиты.

Сегодня же утром, во время утреннего чая, государь обсуждал свои предположения о поездке к месту переправы. Несмотря на попытки великого князя Николая Николаевича, графа Адлерберга, Непокойчицкого и мои отклонить государя от преждевременного прибытия к месту переправы, он все-таки остался при своем решении – приехать туда 11-го числа, к самому началу действий, то есть к открытию огня с батарей, а прежде того сделать поездку в Браилов и Галац. Завтра утром уже отправляется передовой легкий обоз. Остальная часть Главной квартиры двинется отсюда только по отъезде государя, прямо к Журжеву (по железной дороге).

7 июня. Вторник.Отъезд государя отсюда сначала в Галац и Браилов, а затем через Бухарест и Слатину к месту главной переправы откладывается день за днем по причине задержек в приготовлениях к переправам. Сегодня от генерала Циммермана из Браилова получена телеграмма, что он может начать действия в Галаце и Браилове только в пятницу и субботу, поэтому предположенный на завтра отъезд государя отложен до четверга. К тому же ожидают в четверг приезда великого князя Алексея Александровича. Главнокомандующий намерен завтра же отправиться к месту главной переправы.

Между тем дипломатия наша не перестает копошиться и противодействовать военным планам. Граф Шувалов, недовольный последними повелениями государя относительно Болгарии, извещает, будто эта именно перемена в инструкциях возбудила снова воинственное настроение в Лондонском кабинете и в Англии решили приготовить десантный корпус. Дипломаты наши делают как будто нарочно всё, что может преждевременно и совершенно напрасно встревожить другие кабинеты. В английской ноте нас спрашивали только о вопросах, которые специально затрагивают морские интересы Англии и в которых мы, со своей стороны, могли вполне успокоить опасения ее, не делая даже никаких уступок. Мы же, в ответ на это, выложили всю нашу программу и затронули вопросы о будущем устройстве христианских областей Турции. Мало того, те соображения, которые после долгих обсуждений заявлены были для сведения нашего посла в Лондоне в секретной инструкции, немедленно и целиком объявлены английским дипломатам и в то же время берлинскому и венскому правительствам.