Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

В Комитете министров сегодня обсуждалось опять дело «Черноморского пароходного общества»; но я должен был уйти из заседания ранее конца, чтобы предварительно осмотреть размещение картографических работ, приготовленных к завтрашнему осмотру государем.

Закончил день на музыкальном вечере во 2-й военной гимназии.

24 марта. Среда.С 10 часов утра и до четвертого часа был на ногах в залах Зимнего дворца по случаю высочайшего осмотра картографических и других работ. В нынешнем году выставка была обширнее, чем обыкновенно: целая Георгиевская зала была занята китайскими вещами и картинами, привезенными подполковником Сосновским и доктором Пясецким. Государь был очень доволен выставленной массой разных работ.

25 марта. Четверг.В числе докладов сегодня взял я с собой составленную генералом Обручевым записку о том, какие политические соображения и данные следует принять в основание плана мобилизации нашей армии в случае войны. После неоднократных наших бесед по этому предмету мы с Обручевым пришли к заключению, что необходимо приготовить несколько планов мобилизации на разные, наиболее вероятные случаи при тех или других политических обстоятельствах и ясно определить эти различные комбинации прежде, чем приступить к сложной и копотливой работе. Но подобная постановка основных задач, конечно, должна быть указана теми, кто ведет внешнюю нашу политику, а потому мы и решились просить предварительно указаний у государственного канцлера и самого государя.

Едва я завел об этом речь, полагая оставить государю записку Обручева для прочтения, его величество прервал меня приблизительно такими словами: «Могу тебе сказать только, что признаю войну в близком будущем невозможной, и совершенно уверен, что мы избегнем ее». Меня несколько удивил самоуверенный, почти торжественный тон этих выражений; я позволил себе сказать, что если можно иметь подобное положительное убеждение, то нужно ли нам и составлять какие-нибудь планы мобилизации, даже нужно ли продолжать в таких размерах и с такими громадными пожертвованиями приготовления на случай войны?

Тогда государь сказал: «Так я тебе открою то, что никому не известно, кроме меня, князя Горчакова и наследника. – (Цесаревич присутствовал при этом разговоре, так же как и великий князь Владимир Александрович.) – Только я прошу вас всех троих отнюдь не открывать никому того, что я скажу». Затем государь рассказал такие обстоятельства, которые совершенно изменяют общие соображения и взгляды на европейскую политику. Дав обещание хранить тайну, не считаю себя вправе сказать что-нибудь лишнее даже в своем дневнике, хотя веду его не для публики. Сожалею, что через это умолчание лишаю себя возможности сохранить для истории некоторые любопытные данные. Конечно, сущность дела рано или поздно сделается известной, но жаль будет, если утратятся некоторые подробности, характеризующие личные отношения.

Выказанное мне сегодня государем доверие тронуло меня и навело на мысли, которые во многом изменяют мои убеждения и взгляды. К сожалению, мне трудно входить в дальнейшее развитие этих размышлений, не касаясь самого существа дела, о котором писать не считаю себя вправе. Скажу только, что высоко ценю этот знак царского доверия, эту откровенность в столь важном деле. До сих пор, то есть до поздней ночи, остаюсь еще под впечатлением утреннего знаменательного разговора, несмотря на всю внешнюю суету нынешнего дня.

Сегодня полковой праздник Конной гвардии; по заведенному и неизменному порядку надобно было ехать в час к церковному параду, происходившему в полковом манеже, убранном еще наряднее, чем в прежние годы. Из манежа прошли вслед за государем через все казарменные помещения полка до квартиры полкового командира, полковника барона Фредрихса; здесь ожидал роскошный завтрак; а в 6 часов вечера обед в Зимнем дворце.

Сегодня же утром узнал о смерти нашего хорошего приятеля Захара Николаевича Мухортова, прострадавшего целую зиму. Жаль бедную вдову и детей.

Вчера забыл записать любопытный разговор с графом Шуваловым, послом нашим в Лондоне. В ожидании выхода государя для осмотра картографических работ мы довольно долго расхаживали по приемной комнате и беседовали о современных настроениях в Англии и Берлине. Шувалов со свойственной ему болтливостью пересказал мне разговоры с князем Бисмарком во время двух вечеров, проведенных у него проездом через Берлин. Германский канцлер прикинулся простодушным добряком и развивал мысль, что настоящая эпоха есть самая выгодная для России, чтобы распорядиться Турцией совершенно по своему усмотрению. Бисмарк говорил, как он поступил бы на месте русского императора, и ручался за то, что ни Австрия, ни Германия не помешают нам.

Что касается Англии, то граф Шувалов сам отзывался о нынешних ее государственных людях почти иронически: англичане, говорил он, не имеют другой точки зрения, кроме денежной; по их понятиям, человеку можно простить самые ужасные преступления, кроме одного – если он не платит по своим счетам. Сказать о человеке, что он не платит по счетам или не дает знакомым обедов, есть самый обидный отзыв.

Такой взгляд британцев отражается и на политических делах: давно ли Англия была горячей заступницей Турции и поддерживала все безобразия, все бесчинства, какие только ни творились под властью султана над угнетенными райями [81] Райя ( араб .) – подданные. – Прим. ред. . Но вот Турция обанкротилась, перестала платить по своим счетам – и общественное мнение всей Великобритании перевернулось: теперь уже не слышно в Англии ни одного голоса за Турцию; даже Россия никогда не была так беспощадна в своих требованиях к туркам в пользу христиан, как ныне английское общественное мнение.

Граф Шувалов высказал и князю Горчакову, и самому государю впечатления, вынесенные им из Лондона и Берлина; но, – прибавлял он, – «кажется, в Петербурге настроение иное, на слова мои не обращается внимания». Я же прибавлю, что было бы крайне прискорбно, если б придавалось значение словам такого легкомысленного человека, каков граф Петр Шувалов. Теперь, после того что слышал сегодня утром, я убедился, что не только в Лондоне, но и здесь, в Петербурге, на посла нашего не смотрят серьезно. Странно, что наша дипломатия вверена таким личностям, которым само высшее правительство не доверяет и от которых скрывает существенные начала своей политической системы. Посла в Лондоне остерегаются как болтуна, который часто проговаривается за стаканом вина, а посла в Константинополе признают лгуном и хвастуном.

26 марта. Пятница.Утром был на экзамене в Артиллерийской академии и в училище, а в час пополудни представлял императрице выставленную в Георгиевской зале китайскую коллекцию. Императрица была любезна, внимательно рассматривала картины доктора Пясецкого и вещи Сосновского.