Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

11 марта. Четверг.Вчера после обеда во дворце принц Петр Георгиевич Ольденбургский сказал мне, что имеет надобность переговорить со мною о каком-то серьезном деле; я обещал приехать к нему сегодня в пятом часу, недоумевая, какой может быть предмет нашего разговора. Полагал, что он возобновит прерванные переговоры о подчинении ему наших женских медицинских курсов. Вышло не то: он завел речь о давнишнем предмете своей мании – о вечном мире и необходимости разоружения Европы, о том, что государь должен при настоящих обстоятельствах взять на себя великую роль примирителя, а для этого немедленно собрать в Петербурге конгресс. Всё это говорилось до такой степени нескладно, несвязно, перепутывалось самыми нелепыми суждениями о посторонних предметах, чтением собственных сочинений и даже своей эпитафии, что можно было усомниться в нормальном состоянии его рассудка. С полчаса продолжался этот бред больного мозга; я молчал всё время и вышел от него с таким чувством, какое выносишь из больницы умалишенных.

12 марта. Пятница.В Большой церкви Зимнего дворца отслужена в присутствии государя панихида по умершем генерал-адъютанте Витовтове, который пользовался особой милостью государя как потому, что 14 декабря 1825 года командовал гвардейским саперным батальоном, с которым явился одним из первых на защиту дворца и царской фамилии, так и потому, что был начальником штаба гвардейского корпуса, когда нынешний государь был корпусным командиром. Витовтов был человек малообразованный, но добрый, честный и здравого ума. Он уже многие годы сошел со сцены и жил в Москве, в постоянных страданиях от водяной.

15 марта. Понедельник.Сегодня я имел доклад у государя вместо завтрашнего дня. Это не помешало обычному моему приему в канцелярии Военного министерства. Затем было заседание в Государственном совете, весьма короткое, а после него – совещание по амурским делам, под председательством великого князя Константина Николаевича. Совещание это продолжалось до пятого часа; долго не могли сойтись во мнениях, но спор велся в пределах приличия и без раздражения.

Признаюсь, я готовился к более горячим прениям, зная по прежним совещаниям, как великий князь мечтает о том, чтобы всю приморскую полосу по берегам Восточного океана [77] Тихого. – Прим. ред . подчинить исключительно морскому начальству, изъяв из ведения восточно-сибирского генерал-губернатора. Я был постоянным противником этой комбинации, не обещающей ничего хорошего для благосостояния и развития края. Притом же я убежден, что в подобной отдаленной окраине невозможно оставить рядом два независимых друг от друга начальства: одного – в приморской полосе, подчиненного непосредственно Морскому министерству, другого – в Благовещенске, подчиненного иркутскому генерал-губернатору. Нахожу непрактичными заявленные предположения о переделе Азиатской России с уничтожением генерал-губернаторств. Проект комиссии, существовавшей в 1874 году под председательством действительного статского советника Деспот-Зеновича, был совершенно несообразный.

К счастью, Тимашев почему-то отступился от прежних своих предположений и, к удивлению моему, явился сегодня моим союзником. Мы оба предложили принять проект теперешнего иркутского генерал-губернатора барона Фредрихса. К нам присоединился и Потапов. Рейтерн искал только, как бы уладить дело в угоду великому князю, но сознавал несообразность его предположений. Посьет путал дело, придумывая то одну, то другую комбинацию, всегда невпопад. Гирс говорил мало и неудачно.

Мы уже отчаивались прийти к какому-либо заключению; наконец остановились на том, чтобы области Амурскую и Приморскую оставить в теперешних границах, но отделить их от Восточно-сибирского генерал-губернаторства, образовав особое генерал-губернаторство в Благовещенске; губернатора Приморской области перевести в Хабаровку, отделив эту должность от командира морской станции во Владивостоке, заведующего только морской частью и Владивостокским портом с ближайшей его окрестностью, на правах градоначальника.

Такое решение, конечно, устранило все затруднения и несообразности прежних предположений, но сопряжено со значительным увеличением расходов, и я не мог не подивиться сговорчивости министра финансов, который обыкновенно так горячо отстаивает интересы государственного казначейства.

16 марта. Вторник.Погребение генерал-адъютанта Витовтова происходило обычным порядком, в присутствии государя.

В Комитете министров опять была у меня схватка с Грейгом. Не могу равнодушно выносить нахальный тон этого человека и, к крайнему своему сожалению, выхожу иногда из пределов подобающей в официальных заседаниях сдержанности. Потом сам упрекаю себя в излишней горячности. Особенно сегодня досадую на себя потому, что не было прямого повода к возобновлению препирательств. Читались выборки из всеподданнейшего отчета государственного контролера за 1875 год, и общее внимание обратили на себя, с одной стороны, чрезмерные и неуместные восхваления, воздаваемые Министерству государственных имуществ, а с другой – нападки на Министерство путей сообщения.

Некоторые из министров поставили вопрос: не имел ли в виду государственный контролер восхвалением одного ведомства косвенно сделать упрек всем другим? Тогда я не вытерпел и высказал всё, что у меня давно накипело по поводу неподобающей роли судьи, присваиваемой себе государственным контролером в отношении к министрам. Посьет, со своей стороны, также вышел из обычной своей флегмы и горячо сцепился с Грейгом.

Вот на что тратятся и время и силы министров. Не было бы ничего подобного, если б государственный контролер держался в пределах своей компетентности, ограничиваясь проверкой правильности и законности расходования казенных сумм. Но в таком случае, какие же заслуги мог бы он выставлять в своих ежегодных всеподданнейших отчетах? [Роль государственного контролера такова, что ему нет другого средства выказать свои заслуги в отчетах, как выставляя вкривь и вкось всё, что только может выкопать сомнительного в делах министерств; причем он бесцеремонно и нахально постановляет свои приговоры, набрасывающие тень на действия и распоряжения то одного, то другого министра. И всё это прикрывается маской спартанской добродетели – говорить всю правду царю и помимо всех личных соображений оберегать казенные интересы!]

Дело именно в том, что в эти отчеты включаются преждевременные заключения контроля по вопросам спорным, еще не разъясненным, и суждения не об одной правильности расходов, но вообще об образе действий управлений, министерств, даже высших коллегиальных учреждений, пользующихся по закону правом окончательного решения. Вот эти-то притязания Государственного контроля на универсальную компетентность, на высшую авторитетность и подают повод к беспрестанным пререканиям между министрами и государственным контролером.