Исроэл-Иешуа Зингер - На чужой земле

Лес начинался у военного лагеря и тянулся на много верст. Были в этом лесу такие чащобы, куда не могло пробиться солнце, а лягушки квакали там даже средь бела дня. Девушки надевали тщательно выглаженные ситцевые платьица и парами гуляли под ручку, с нежностью поглядывая друг на друга. В маленьких местечках между девушками нередко возникает такая симпатия, ведь тут не принято проводить время в компании молодых людей. Иногда девушки что-нибудь напевали, чаще всего любовную песенку о несчастной швее:

А следом, чуть поотстав, идут парни в котелках и с тонкими тросточками. Идут, будто просто так, сами по себе, и на девушек ноль внимания, но вдруг негромко подхватывают:

Девушки не останавливаются и даже не оглядываются, идут, тоже будто просто так, сами по себе, и гордо, с достоинством допевают последний куплет:

Так и гуляют, парни отдельно, девушки отдельно, но вдруг издали доносится звон подков. Это скачет на лошади доктор Хайкин. Еще подъехать не успел, а всем уже весело, прощай грусть-тоска!

— С праздником! — кричит, спрыгивая с лошади, элегантный, что твой принц, и все смеются.

— Ха-ха-ха! Вот сумасшедший! Хи-хи-хи!

Здесь он позволяет себе еще больше, чем в городе. Стреляет карими глазами, крутится среди девушек, словно петух среди кур. То пустится в пляс по траве, то песню запоет. Вдруг затеет игру в прятки и заберется куда-нибудь в заросли, где лягушки квакают. А потом — в догонялки! То за одной девушкой бросится, то за другой. Она убегает, визжит и вдруг оказывается у него в объятиях. Доктор Хайкин раздает девушкам сладости, а на закуску — поцелуи. Девушки все ему прощают, не обижаются.

— Сумасшедший! — говорят, тяжело дыша: уж очень они разошлись.

А парни стоят в стороне. Помахивают легкими тросточками и глуповато, смущенно улыбаются.

— Полоумный! — Они делают вид, что им тоже очень весело. — Совсем с головой беда…

В местечке уже не понимали, как раньше жили без доктора Хайкина.

— Врач от Бога! — повторяли женщины. — Только посмотрит, и любую болезнь как рукой снимает.

— Свое дело знает, — соглашались мужчины. — Повезло нам с ним…

А ведь он и лечить-то в местечке начал будто не по-настоящему, а в шутку, дурачась. Стоял себе на площади, и вдруг мимо прошла еврейка в платке, ломая руки.

— Молитесь, евреи, за моего сыночка! — надрывалась она. — Читайте псалмы за мое сокровище!..

Хайкин стал ее передразнивать. Женщина кричала во весь голос, а он подпевал на святом языке: «Лефурконох саборис!» [31] На помощь Твою уповаю! ( арамейск. , перевод книги Бытия, 49:18). Также слова утренней молитвы.

Но вдруг бросил взгляд через площадь, сел в пролетку и приказал солдату править вслед за женщиной.

— Покажи язык! — крикнул он больному ребенку, войдя в дом, и щелкнул мальчика по носу. — Покажи, шельмец, кому говорю!..

Через несколько дней ребенок выздоровел, а женщины стали толпой бегать за доктором с черной бородкой:

— Ой, добрый человек, спаси мое дитя!..

В лагере Хайкину делать было нечего. Каждый день солдатам зачитывали приказ не есть сырых овощей и фруктов: в округе свирепствовала холера.

— Слушаюсь! — брали под козырек солдаты и отправлялись в набег на сады и огороды.

Как ни странно, ни один солдат не заболел, зато в местечке больных было полно, и доктор Хайкин объезжал в пролетке дом за домом.

Денег он не брал. Когда ему совали монету, он плевал на нее.

— Скажи: «Лефурконох саборис!» — приказывал он хозяйке. — Скажи: «На помощь Твою уповаю, Боже!»

Женщина смахивала слезы и послушно повторяла:

— На помощь Твою уповаю, Боже…

— На тебе, что нам негоже! — отвечал офицер и выходил прочь.

Зато он везде вел себя как дома. Со всеми был на «ты», войдя, тут же хватал девушку в объятия, усаживал к себе на колени и требовал, чтобы поцеловала в щеку.

Девушки визжали, вырывались, а родители только стояли в сторонке, отец — обнажив голову, мать — теребя передник, и смущенно, глупо улыбались с местечковым почтением к безумному доктору.

— Сумасшедший, что с него взять, — тихо говорили, опустив глаза, — полоумный…

Приходил он и в бедные дома, и в те, что побогаче, на самой площади.

— Светило! — восторгались женщины. — Профессор!

Новые пациенты появлялись каждый день, но доктор Хайкин успевал везде.

— Вон отсюда! — кричал он на мужчин, входя к больной. — Быстро!

И, еще до того как они успевали закрыть за собой дверь, приказывал:

— А ну, покажи животик!

Он так увлекся практикой, что, едва войдя, сразу брал девушек и молодых женщин за руку, чтобы проверить пульс, и велел раздеваться.

Девушки отпрыгивали в сторону:

— Вас не ко мне позвали, к ребенку! Вон он лежит, а я здорова.

Но Хайкин только рукой махал.

— Ладно, ладно. Показывай живот…

Он не постеснялся даже раввина. Как-то раз тот позвал Хайкина к жене, а доктор схватил за руку его дочь и попытался усадить на колени.

Раввин нахмурился. Держа в руке меховую шапку, в одной ермолке, покачал головой.

— Гм! — Ему очень не понравилась выходка офицера. — Это…

А Хайкин снова выкинул одну из своих штучек.

— Веяцмах! [32] И да взрастит! ( арамейск. ). Из поминальной молитвы. — бросил он в ответ.

Собравшиеся в доме евреи увели раввина в комнату, где тот вершил суд.

— Да он же совсем сумасшедший! — объясняли они раввину, крутя пальцем у виска. — Полоумный!

Покончив с визитами, Хайкин объезжал лавки. Требовал упаковать товар и отнести в пролетку. Покупал все подряд, продукты, материю. Евреи давали ему все, что пожелает, немного обвешивали, немного обсчитывали.

— Чтоб его черти взяли! Видать, денег куры не клюют… — убеждали себя лавочники.

Доктор Хайкин приказывал сложить покупки в свою двухколесную пролетку.

— Записать? — спрашивали торговцы. — На ваш счет?

— Ваякгейл [33] И созвал ( др.-евр. ). , — отвечал доктор словом из Пятикнижия, и пролетка исчезала в облаке пыли.

Лето понемногу уходило из местечка.

По улицам, предвещая близкую осень, летали белые перья, прилипали к женским прическам и мужским бородам. Деревья, перекинув через покосившийся тын тонкие, намокшие под дождем ветки, роняли в липкую дорожную грязь перезрелые плоды. Над рыночной площадью раздавался хриплый рев бараньего рога: мальчики и юноши учились трубить [34] В бараний рог трубят в синагоге на осенние праздники Рошешоно и Иом Кипур. . А затем наступили первые заморозки.