Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Император никогда не увлекался ею слишком сильно, он скоро признался в этом своей жене и успокоил ее, поведав ей тайну этой холодной связи. Он так устроил эту даму в Фонтенбло, что она могла являться к нему, как только он ее звал; сообщали друг другу по секрету, что вечером или она приходила к нему, или он шел в ее комнату; но на раутах он говорил с нею не больше, чем с другими, и двор не заметил никакой перемены. Талейрану, который первый внушил Бонапарту мысль выбрать ее в фаворитки, приходилось выслушивать откровенные признания последнего, говорившего ему о большем или меньшем удовольствии, какое она ему доставляла. И этим все кончалось.

Если бы какой-нибудь любопытный человек спросил у меня, случались ли, по примеру императора, другие связи во время безделья в подобном собрании, то я затруднилась бы ответить утвердительно. Служба императору требовала слишком большого подчинения, чтобы оставить мужчинам время для ухаживаний, а женщины слишком беспокоились о том, что он мог сказать им, а потому были осторожны. В этом собрании, таком холодном и таком корректном, никто никогда не осмеливался позволить себе ни одного слова, ни одного жеста, которые отличили бы его от других; поэтому не было заметно никакого кокетства, и всякие соглашения происходили в молчании и так быстро, что ускользали от постороннего взгляда. Женщин предохраняло еще и то, что мужчины нисколько не старались казаться любезными, они проявляли только желание победы и не теряли времени на настоящую любовь. Поэтому вокруг императора создавались только мимолетные связи, и было ясно, что обе стороны спешили порвать их.

Притом Бонапарт стремился к тому, чтобы его двор был серьезным, и ему казалось бы неприличным, если бы женщины возымели при дворе хоть малейшую власть. Он хотел оставить за собой право на полную свободу, терпел дурное поведение некоторых членов своей семьи, потому что видел невозможность запретить такое поведение и знал, что всякий шум придаст ему еще большую огласку. Та же самая причина заставила бы его скрыть недовольство, если бы его жена позволила себе какое-нибудь развлечение. Но в это время она, казалось, совсем не была расположена к этому. Я совершенно не знаю, что было у нее в душе, но всегда видела, что она почти исключительно занята была своим положением и боялась не угодить мужу. В императрице не было никакого кокетства. Она держала себя прилично и сдержанно, говорила с мужчинами только для того, чтобы узнать, что происходит; а развод, который висел у нее над головой, являлся предметом ее постоянных и самых тревожных забот.

В конце концов женщины при этом дворе были вполне правы, следя за своим поведением, потому что как только император узнавал о какой-нибудь интрижке (а он всегда узнавал), то потому ли, что это забавляло его, или по какой-либо другой причине, но он обыкновенно сообщал о ней мужу, хотя и запрещал ему поднимать шум и жаловаться. Таким образом, мы узнавали, что он сообщил С. о некоторых приключениях его жены и так строго приказал ему не проявлять своего гнева, что С., всегда подчиняющийся ему во всем, согласился быть обманутым и, частью из угождения, а частью по собственному желанию, кажется, кончил тем, что перестал верить и тому, что было известно всем.

Впрочем, во время этой поездки мы видели другую любовь, сначала довольно сильную. Жером, как я уже говорила, женился на принцессе Екатерине. Эта молодая особа очень привязалась к нему, и тотчас же после свадьбы он дал ей повод к сильной ревности. Юная принцесса Баденская была очень привлекательна и очень холодна по отношению к своему мужу, принцу. Кокетливая и немного легкомысленная, веселая и остроумная, она пользовалась громадным успехом. Жером влюбился в нее, и ее, по-видимому, забавляла эта страсть, она танцевала с ним на всех балах. Принцесса Екатерина, слишком располневшая, совсем не танцевала и сидела, грустно глядя на то, как веселились эти двое молодых людей, которые проходили взад и вперед мимо нее, не обращая внимания на ее печаль. Однажды вечером, когда эти близкие отношения стали уже очень заметны, мы вдруг увидели, как новая королева Вестфалии побледнела, расплакалась, склонилась на своем стуле и, наконец, совершенно лишилась чувств. Бал был прерван. Ее перенесли в соседний салон; императрица, в сопровождении некоторых из нас, поспешила ей на помощь; император обратился к своему брату с резкими словами и затем удалился.

Жером подошел к жене и, посадив ее к себе на колени, старался привести в чувство нежными ласками. Принцесса, придя в себя, все еще плакала и, казалось, не замечала тех, кто окружал ее. Я смотрела на нее молча, и меня охватило сильное волнение; я видела, что этот самый Жером, возведенный на трон благодаря обстоятельствам, совершенно не зависящим от его личных достоинств, сделался предметом страсти принцессы и, приобретя право быть любимым своей женой, пренебрегал теперь ею. Я не могу передать, что я испытывала, видя, как она фамильярно сидит у него на коленях и, склонив голову к нему на плечо, принимает его ласки.

Через несколько минут супруги удалились в свои апартаменты. На другой день Бонапарт приказал своей жене сделать строгий выговор его молодой племяннице, и мне также поручили образумить ее. Принцесса Баденская приняла меня очень любезно, внимательно слушала, как я доказывала ей, что она может скомпрометировать все свое будущее, что ее долг, так же как и ее интерес, требуют, чтобы она жила в согласии с принцем Баденским, что она должна жить не во Франции, а в другой стране, а в Германии ей могут поставить на вид легкомыслие, которое прощалось в Париже, и она должна стараться не давать повода к клевете, которую непременно будут распространять в обществе на ее счет. Принцесса Стефания призналась мне, что не раз упрекала себя за неосторожность в обращении, но в глубине души у нее только одно желание – развлекаться; что в конце концов она отлично поняла: вся ее жизнь зависит исключительно от того, что она – принцесса Баденская, и что при французском дворе с ней обращались уже не так, как прежде.

В самом деле, император, у которого уже не было прежнего расположения к ней, изменил весь церемониал; он позабыл о предписаниях, которые сам сделал относительно ее места во время свадьбы, перестал обращаться с ней как с приемной дочерью и оказывал ей только то внимание, какое следовало оказывать принцессе, принадлежащей к Рейнской конфедерации, а это ставило ее гораздо ниже королев и принцесс императорской фамилии. Наконец, она сознавала себя причиной беспокойства, а юный принц, не смея выказать своего неудовольствия, выражал его только тем, что был очень печален.

Наша долгая беседа и ее собственные размышления сильно подействовали на принцессу. Прощаясь, она поцеловала меня и сказала: «Вы будете довольны мною». В самом деле, вечером во время бала она подошла к своему мужу, ласково поговорила с ним и держала себя сдержанно, что было замечено всеми.