Бранимир Чосич - Скошенное поле

Она закоченела на холодном полу. С трудом села. Волосы были растрепаны и падали на лицо, словно ворох желтых шелковых нитей. Она их поправила. Лицо было все в синяках. Она закрыла его холодными ладонями. И, сидя так, вдруг ощутила глубокое спокойствие, ледяное спокойствие в лучах холодного солнца. И сердце ее было подобно льдине, и живот был словно изо льда, и грудная клетка была обложена льдинками. Остановившимся взглядом она смотрела на расстилавшийся перед ней неровный пол из плохо отесанных досок, желтый, недавно вымытый. Тощий маленький клоп, прозрачно-желтый, быстро полз по самому краю половицы.

«Он должен что-нибудь сделать, — думала она упрямо, — должен, должен, ведь я его жена, он должен, ведь я же его жена!»

На другой день после этой сцены в рождественский сочельник Андрей проснулся поздно в незнакомой комнате, в чужой кровати. Два грязных, затянутых паутиной окна глядели в спокойное голубое небо. Значит, снаружи сияло солнце. Он оглянулся: в комнате стояло пять-шесть заржавелых военных коек; из матрацев торчала солома, серые одеяла были рваные, а постельного белья совсем не было. Деревянные доски, положенные на пеньки, служили скамьями. На всех стенах висели вещи и узелки. У стола перед окнами, завернутый в одеяло, стоял молодой человек и большой линейкой аккуратно обводил линии на чертеже. Другой, обнаженный до пояса, умывался в глиняном тазу и отфыркивался. Андрей спустил ноги с кровати. Мимо проходил трамвай, и вся комната с потрескавшимися и облупившимися стенами сотрясалась до основания. Андрей пришел в себя: он находился в студенческих меблированных комнатах «Золотой ангел». Студент умылся и искал теперь чем бы вытереться. Обернувшись, он увидел Андрея. Обоим стало неприятно при виде друг друга.

— Как насчет блох? — спросил студент, схватив первую попавшуюся белую вещь, которой можно было вытереться. — Изголодались они, — мы, студенты, народ тощий, не за что и укусить, вот они и ждут не дождутся гостей.

Андрей был вялый, страдал от голода и жажды. Противно было смотреть на голого студента: воспоминание о ночном кутеже, — а он теперь все ясно вспомнил, — было невыносимо. Он торопливо оделся и выскочил на свежий воздух. Дышать. Двигаться! Но от холодного воздуха он еще больше раскис. Вошел в первую попавшуюся закусочную, выпил две стопки ракии и закусил солеными огурцами. Это его взбодрило, но не развеселило. Он пошел в «Штампу». Кроме дежурного сотрудника, там никого не было. Сотрудник оказался болтливый и раздражал Андрея.

— Итак, наш господин Байкич стал секретарем.

Андрей не отвечал.

— Ну что… как вы думаете, есть у него особые связи?

— Нет, какие связи? У него их нет, да и зачем они ему, — рассеянно отвечал Андрей, стоя у окна и глядя на кишевший народом перекресток. Мимо проходили люди с елками, и их зеленые иглы каждый раз больно кололи его сердце.

— И вы не понимаете, что означает это назначение? — настаивал сотрудник.

Андрей посмотрел на молодого человека поверх очков.

— Нет, я действительно не понимаю, что бы это могло значить. Я… как раз… Какое сегодня число?

— Двадцать четвертое.

— Ах!..

Он снова подошел к окну. Почти все проходившие несли что-нибудь в руках. Пробежала стайка мальчиков с замечательными железными санками. Сквозь закрытое окно уличный шум доносился глухо, но все же ему казалось, что там какое-то особенное, праздничное веселье. Он вывернул карманы и пересчитал деньги. От жалованья осталось всего сто динаров с небольшим.

— Не можете ли вы одолжить мне двести… триста динаров? — спросил он взволнованно.

Пока дежурный вынимал деньги, Андрей спешно надевал пальто, потом бегом бросился на улицу. Там его подхватил людской поток. Рыхлый снег падал с крыш тяжелыми, мягкими комьями и рассыпался по тротуару. Сколько дней он прожил как отъявленный эгоист, как изменник! Он задыхался от нетерпения и, точно боясь опоздать куда-то, поминутно соскакивал с тротуара, чтобы перегнать прохожих, которые, как ему казалось, двигались чересчур медленно. Сперва он зашел в магазин игрушек, потом в магазин модных товаров и, наконец, в кондитерскую. И вскоре стал как все — руки и карманы были полны пакетов. Остановившись перед витриной, он долго колебался в выборе между разукрашенной елочкой и железными санками с красной обивкой. В полдень он подумал, что решит этот вопрос позже и, нагруженный, отправился в кафану обедать.

Выпил еще две стопки ракии. Обедал торопливо, обильно запивая еду вином. По мере того как он пил, его неуверенность пропадала, а с ней вместе и неприятная мысль, которая его преследовала, пока он делал покупки. И чем кровь его становилась горячее, тем сам он делался веселее и разговорчивей. Первый человек, с которым он поделился своей радостью, был официант. Они вдвоем стали заглядывать в некоторые пакеты. Блестя очками, Андрей объяснил ему механизм прекрасного пегого коня. Этот конь двигал и хвостом и ушами, кроме того ржал и бил копытом. Официант смеялся до слез, что еще больше оживило Андрея. Он завел маленький светло-голубой автомобильчик, и он с гудением начал бегать между тарелками и стаканами.

— Это для младшего, а вот для старшего, погляди, целый завод; из этого он может сделать что угодно — трамвай, подъемную машину; гляди, вот тут картинки с объяснениями. Ребенок и играет и учится. Погоди, это пустяки, всего только резиновая кукла для самой маленькой.

— Да сколько же их у вас? — воскликнул официант.

— Четверо, — Андрей просиял, — две дочки и два сына.

К столу подошел хозяин.

— Видно, что хороший отец, — любит ребят.

И втроем они снова завернули вещи, но, как ни старались, пакеты уже не получались такими ровными и красивыми.

Было три часа, когда Андрей вышел из кафаны.

«Зажжем елку, — думал он с воодушевлением, и сердце его заколотилось от волнения при мысли о том, как обрадуются дети, у которых до сих пор не бывало елки. — Будем петь песни, ужинать как полагается… — Андрей омрачился, вспомнив, что у жены не было денег. — Может быть, не на что и еды купить, может быть…» Он вошел в первый гастрономический магазин.

Угрызения совести, подкрепленные вином, не смягчались. Он купил маслин, бутылку коньяку, бутылку старого вина, сардин, русской икры. Жареные поросята на стеклянных блюдах ожидали богатых покупателей. С бьющимся сердцем он выбрал одного. Но он уже не мог всего унести — не хватило рук. Он послал мальчика из магазина найти какого-нибудь безработного, который понес бы покупки. В ожидании этого человека он стоя опрокинул еще несколько стаканчиков можжевеловой. Между двумя стаканчиками он показал хозяину и его дочке механического коня. На этот раз он и ему представился необычайно смешным. Он даже скинул очки, чтобы вытереть слезы. Простился сердечно со всеми и вышел на улицу. Хотя было еще светло, всюду уже горело электричество — не только уличные фонари, но и лампочки в магазинах; от них шел голубовато-стальной свет, который больше всего привлекал внимание прохожих.