Иозеф Грегор-Тайовский - Избранное

Зингер вроде бы жалел соседа — на словах по крайности — и одарил его обрезками досок и гвоздями, чтобы тот лишь бы как залатал крышу. Дескать, большего и он не может сделать, у самого несчастье. Но Зингер, мол, готов купить его поле, о чем, ясное дело, Чврлик и слышать не хотел; тогда Зингер предложил ему под вексель сто — двести гульденов. Люди советовали Чврлику взять ссуду в жилинском банке; но Зингер, узнав об этом, объяснил Чврлику, что в банке, конечно, ему дадут, зато вернуть деньги он должен будет в срок, где хочешь возьми. Если же Чврлик не сможет вернуть в срок ему, Зингеру, то он не такой человек, чтобы не подождать. Чврлик с женой день-другой подумали, да ничего хорошего не надумали: подписали вексель на сто шестьдесят гульденов под землю, и Зингер сразу же записал его в долговую книгу.

Чврлик за сто шестьдесят гульденов не построился, хоть приятели да родные и приходили помогать ему — работали задаром или лишь за харч. Но этого было мало, потому что у каждого своих забот выше головы. К тому же было это летом. Чврлик то и дело брал у Зингера то несколько гульденов, то вино, муку, хлеб… Писать он не умел и просто запоминал, сколько чего брал.

Наконец с грехом пополам построились; Чврлик пошел к Зингеру считаться.

— Что спешишь, расплатиться хочешь?

— Просто хочу знать, сколько должен.

Считали-считали и насчитали еще пятьдесят гульденов. Зингер согласился ждать, пока Чврлик сможет заплатить, только, мол, и на эти пятьдесят гульденов подпиши вексель. Что поделаешь — должен, подписывай! На первую ссуду набежало примерно процентов двенадцать, да ко второму векселю Зингер прибавил десять процентов, и получилось у жида чистых пятьдесят гульденов прибыли. Теленка Чврлик продал, чтобы сена и клевера хватило корове на зиму.

— Как мы с ним рассчитаемся? — не раз спрашивали друг друга Чврлики.

И прежде-то мы не сидели сложа руки, а теперь и подавно придется есть вполсыта и работать засучив рукава. Не знали они ни дня, ни ночи. Посеять и собрать на своем участке, сколотить на проценты, налоги, себе на жизнь — в а это их еще хватило, но ведь надо еще долг выплачивать, и они выплатят его, дал бы бог силы и здоровья, коль он их так наказал. Да только Чврлик закручинился, будто отупел под тяжестью этой беды. Дни напролет молчал, не говорил ни с женой, ни с дочерью; а если когда и обронит слово, то так, сквозь зубы, только б от дела не отрываться. Жена и дочь вставали, как и он, в три утра, по дому все делали и в шесть бежали на заработок. В полдень торопились, чтоб за час успеть разогреть еду, пообедать, накормить скотину, и снова — работай или дома, или у людей. А какие у нас заработки? На завтрак — кусок хлеба со стаканом паленки, то же самое и на полдник, да девять-десять грошей. А достается все это трудно и тому, кто их зарабатывает, и тому, кто платит. Да и каждый ли день заработаешь? Всяк старается сам все переделать, чтоб лишний грош сберечь.

Вскоре после пожара пришло время платить Чврлику налоги за третий квартал. Не смогли оплатить. А через три месяца надо было платить и за четвертый. Нотар кричал, что и трех дней ждать не будет. Что делать? Продать свинью и заплатить. Да и Зингеру надо за квартал вперед вносить проценты. На какие же деньги муки купить, какую ни на есть одежонку? Заработка хватало лишь на соль да на шкварки для заправки. Мяса у нас не едят. Если когда, к примеру, забьют в воскресенье зайца — это уж пир!..

— Эх, бедняги! — жалостно вздыхал дедушка, не зная, что и сказать. А Яно Мышита продолжал:

— Да… Есть у нас поля, на которых мы не жнем, потому как сжатого в снопы не свяжешь, приходится выдирать с корнем, как у вас — коноплю. Да, так о чем это я… Так вот, грустное было рождество у Чврликов. Чтобы не потратить и гроша, старуха испекла картофельную бабку, а еще были лепешки, пироги. Молока нет, сала — только облизнуться, корова почти не доится, свинью налоги съели: мучайся, страдай, грешный человек!

— Да не все же у вас так живут? — спросил дедушка.

— Большей частью, хозяюшко; коли и найдется кто с деньгами, так что с того толку-то? Принесет дротарь, шатаясь по свету, сотню-другую гульденов, а заявится домой — истинная правда, не совру — тут же и пропьет их в корчме. В карты играют у нас с малолетства, а как все деньги спустит — опять на заработки; есть такие, что и в Америку подались. Не знаю, как тут у вас, а у нас бывает — муж с женой да с детьми сидят в корчме, заказывают, точно господа в больших городах… Но, хозяин мой, коли я буду от рассказа отходить, я и до вечера не закончу.

— Да ты не думай, я тебе еще работы дам. — Дед встал, нашел где-то в чулане черепки старой миски и принес их в шапке. О цене даже и не торговались: деду — лишь бы тот при деле был да рассказывал, что дальше было.

— Что было? На масленицу Чврлики все сусеки повымели: ни соломы, ни клевера; солома-то вся сгорела. Продать, что ли, буренку, стельную? Сено-то нынче стоит по гульдену шестидесяти крейцеров за центнер, столько и всем троим не заработать, — думал сам. Жена с дочерью долго противились, но все же согласились. За буренку, потому как кормов было мало и скотина шла за полцены, получили вроде бы не больше пятидесяти одного или пятидесяти двух гульденов. Корова была некрупная, каких у нас большинство. Как же быть с деньгами? Господи, да о чем тут говорить! Отдать их Зингеру, и один вексель они почти погасят, останется по нему только десять гульденов. Лишились коровы, зато долг убавился. И плакали они по буренке, и были рады. Чврлик отсчитал деньги ростовщику, тот взял их и обещался вернуть вексель, как только те десять гульденов они отработают весной. Зингер поднес соседу чарочку сливовицы; погоревали вместе, вспоминая, каким несчастьем был для них пожар.

— Поверьте, сосед, еще один такой удар, и я не выдержу, — плакался Зингер, а про себя небось думал: «То-то был бы еще гешефт!» А у Чврлика спросил: — Что же теперь думаете делать, сосед?

Тот провел рукой по волосам, и из горла его вырвался вздох, полный безнадежности и бессилия.

— Я вам помогу. Знаете что? Возьмите у меня весной двух телок, через год-другой они станут коровами, получите приплод, будет и у вас своя корова.

Договорились быстро. У нас давно так заведено: кто сам не может купить — берет у еврея телку, растит ее, кормит, имеет навоз, если надо — и пашет на ней, а когда отелится, крестьянин оставляет себе теленка, корову же возвращает еврею. Есть у нас евреи, что по сто — двести и больше голов скота держат «на откорме» у мужиков. А те за это еще отрабатывают по нескольку дней и с того дня величают еврея своим хозяином.

Весной, как появилась первая травка, купила Чврликова молочного поросенка, Чврлик взял у Зингера двух телочек, и давай — копать, сажать, сеять, а как со всем покончил, отправились на заработки. Но домой ни гроша не принесли, потому что отрабатывали Зингеру за телок да за те десять гульденов, что остались должны. А коль хозяин весной работает на чужом поле, кто же свое будет пахать? Старались как могли, но свое поле только кой-как поковыряли; а ведь надо заплатить пахарю, да за зерно для сева — опять иди к мироеду. Вечер за вечером подсчитывали Чврлики, сколько они должны лихоимцу и смогут ли выплатить осенью. Надеялись: «Может быть, может быть…» Только бы господь бог фрукты уберег. Чврлик был толковым садоводом, и хотя сад маленький, но в урожайный год получал за фрукты до пятидесяти гульденов. Но этой весной даже как следует не почистил деревья, так, для видимости…