Ливиу Ребряну - Ион

— Все равно моя будешь! — сказал Ион после, когда Флорика повязывала косынку, собираясь идти… — Хоть и до смертоубийства дойду, а все равно моя будешь!

— Эх, Ионикэ, мало ли что говорится! — ответила она, не глядя на Иона. — Когда можно было, ты не хотел, когда ты захотел — уж нельзя!

Ион остался сидеть на сумане, глядя вслед Флорике, скрывшейся в кукурузе.

— Нет, можно, — проговорил он себе в ободрение. — Пускай даже дойду…

Он вдруг осекся. Листья на яблоне зашелестели, как бы в укор ему. И этот укор напомнил ему про Ану. Он вскочил, как ужаленный. Не смел и взглянуть на яблоню, под которой год назад другая родила ему ребенка. Он пошел на жнивье, не оглядываясь, как будто за спиной ему грозила незримая рука.

Флорика удалялась по дороге; она шла величаво, покачивая бедрами. Сердце у Иона снова затрепетало, а губы упрямо шептали:

— Нет, можно!.. Хоть и до смертоубийства дойду!

Подобно тому, как парни ходят к девушкам каждый вечер, что в погожее, что в ненастное время, и разбитые от усталости после будничных трудов, и отдохнувши, по случаю праздника, — так же неизменно ходил теперь Ион к Джеордже, прямо как к родному брату, — то спросить совета, то ему подать совет, всегда находя причину, чтобы оправдать свой приход… Он уже не боялся Джеордже, иногда мимоходом перекидывался словечком и с Флорикой, как и обходятся со всякой мужней женой, когда бывают у семейного в доме.

А Джеордже лестно было, что тот постоянно ходит, и он гордился, что за советом к нему обращается такой смекалистый мужик, как Ион, который умом и хитростью выбился в зажиточные, а ведь беден был, как церковная мышь.

Только калека Сависта, жившая у Джеордже, раз от разу все больше бурчала и злилась. За то, что Джеордже пригрел ее, шутил с ней и, главное, принося домой ракию, не забывал поднести ей стаканчик, Сависта любила его с дикой исступленностью, свойственной калекам, и готова была за него хоть кому горло перегрызть. Ее кормили, а вся ее обязанность была сидеть целыми днями на приспе и кшикать на кур, чтобы они не забегали в сени. По четвергам в ясные дни Джеордже позволял ей выбираться на Большую улицу, выпрашивать медяки, чтобы и у ней были свои деньги… И с той же самой страстью она возненавидела Иона, когда почувствовала, что он преследует Флорику и, стало быть, хочет обмануть Джеордже. На время она успокоилась, после того как отругала Ану, а Ион тогда сразу перестал бывать у них; она даже гордилась собой, что сумела отвести опасность, грозившую ее божку. Но теперь Ион зачастил к ним, и ее одолевала тревога, она даже не давала себе задремать в самые знойные полдни. Чуть только появлялся Ион, она так и прилипала к приспе, навостряла уши, чтобы не пропустить ни словечка; глаза у нее странно сверкали, точно стеклянные бусины; она ловила каждое его движение, взгляд, не теряя из виду и Флорику, к которой у нее не было веры, — она не забыла, что та готова была когда-то выйти за Иона, захоти он жениться на ней… Ее злило, что она ни на чем не может поймать Иона, только вот Флорика терялась, чуть краснела, и у ней не раз убегало варево, наполняя весь дом чадом и смрадом пригоревшей подболтки.

Соскучась от долгой напрасной слежки, как-то раз, когда Флорика была дома одна, Сависта вдруг пришла в ярость, разоралась и стала грозить:

— Все скажу Джеордже… Паскуда ты… ты… ты… Чего ходит Ион? А? Кто тебе Ион? Муж?.. Тьфу!..

Она плюнула в сторону Флорики, вся посинела от бессильной ярости, стала рвать себя за волосы, глаза у нее налились кровью, так страшно она рычала:

— Срам!.. Паскуда!.. Убьет Джеордже!..

Флорика сперва напугалась, думая, что на нее напала падучая, но потом сообразила, куда она клонит, и пристыдила ее. Калека тотчас угомонилась, словно ее окатили холодной водой. Она уже пожалела, что выдала себя, и, желая поправить дело, притворилась, будто пошутила, начала смеяться, выставив длинные желтые зубы:

— Шутила я, тетя… Право… Дай мне щей… Есть…

Но однажды Ион нагрянул в обед, когда Джеордже не было дома. Сависта окаменела на приспе, видя, как он заходит во двор. Ион остановился у калитки и спокойно сказал:

— Здорово, Сависта! Все молодцом?.. А Джеордже дома?

— Одна Флорика дома! — скороговоркой ответила та, горя желанием подпустить его к Флорике, чтобы оправдались ее подозрения.

Ион постоял в раздумье несколько минут, потом медленно сказал, метнув глазами на сени:

— Надо бы с Джеордже потолковать… жалко, что его нет.

И ушел с озабоченным видом, качая головой и все оглядываясь.

Сависта ликовала от радости. Она была уверена, что Ион приходил к Флорике с умыслом, что застанет ее одну. И с того дня, чуть только Джеордже отлучался из дома, она уже не сидела у сенных дверей, а пряталась в укромном уголке, за кучей кукурузных початков, выжидая, не появится ли Ион.

Спустя несколько дней Ион и вправду пришел опять, все так же в обеденный час. Прежде чем открыть калитку, он оглядел двор. Калека из своего тайника видела, что он ищет ее. Потом Ион быстро прошел и скрылся в сенях. Сависта, стараясь не шуметь, подползла к двери. И тогда услышала любовный голос Иона и испуганный голос Флорики. Однако она так тряслась от радости, что ничего не разобрала, хотя разговаривали в сенях довольно громко.

Ион тотчас вышел и, увидя Сависту, побледнел. Но быстро овладел собой и небрежно сказал ей:

— Пришел вот опять и опять не застал Джеордже… Не везет мне, да и только! Счастливо оставаться, Сависта!

Калека не ответила, но во взгляде полыхала такая ненависть, что Ион пошел прочь, не оборачиваясь. Она была без ума от радости и еле дождалась вечера, чтобы рассказать все Джеордже.

— Дядя!.. Дядя!.. Поди-ка! — окликнула она, завидя его.

Джеордже, хоть и устал до смерти, подошел к ней, за кучу початков.

— Ну что? Опять куры набедокурили? — в шутку спросил он.

Сависта начала говорить сперва медленно и с расстановкой, но потом так разволновалась, что у ней ничего нельзя было понять.

— Ион? Ну, и чего Ион хочет?.. Был тут? — перебил он ее, вытирая с лица пот и въевшуюся пыль.

— Ион был… Флорика… была… Злодеи… Убей, убей! — в отчаянии простонала калека, заливаясь слезами и давясь от всхлипываний.

— Хорошо, Сависта, хорошо… Знаю, и ладно… хорошо! — спокойно заметил Джеордже.

Только после ужина, улегшись возле Флорики, он задумался над словами Сависты и содрогнулся. Он вдруг вспомнил выражение глаз Иона на свадьбе, испугавшее его тогда. Потом он и забыл про это. Как он мог позабыть?

«Ну, если так, убью его!.. Теперь уж я ему не спущу… Убью!» — твердо сказал себе Джеордже, лаская жену, зажигавшую в нем кровь.

Госпожа Херделя не хотела затевать ссоры при посторонних в Сынджеорзе, но как только они очутились дома, устроила Херделе проборку: