Ливиу Ребряну - Ион

— Чего доброго, с этим наглецом мы еще впутаемся в историю из-за прошения! — заметила Лаура, усвоившая со времени помолвки вдобавок к серьезности и пессимизм.

— Ничуть не удивлюсь! — добавила г-жа Херделя, оглаживая рукой нос и губы. — От таких простецов всего можно ожидать!

— Эк куда хватили! — сказал Херделя. — Будет уж вам, не так страшен черт, как его малюют… Может, Ион и отпетый, но зла в нем нет! У человека свои неприятности, а с досады чего только не скажешь!

Сердце у него обливалось кровью в предчувствии беды, а он должен был улыбаться, шутить и убеждать домашних, что ничего страшного нет… Жена и дочери, устав возмущаться, спали как убитые. Один Херделя промучился всю ночь, не смыкая глаз, испуганно глядя в темноту и тщетно пытаясь потопить во мраке гнетущие видения…

Священник Белчуг, наравне с судьей очерненный в жалобе Иона, был вызван для опроса в комиссию, где председательствовал первый прокурор бистрицкого окружного суда. Благостно улыбаясь, он ответил на все вопросы, почитая себя невинным барашком и не желая создавать впечатления, будто он питает к кому-то вражду, хотя в душе кипел против Иона, дерзнувшего пожаловаться на него. Впрочем, ему очень легко было обелиться, — стоило лишь повторить свои прежние показания на суде, из коих явствовало, что сын Гланеташу — элемент, пагубный для законного порядка в Припасе, и, исходя из общественных интересов, ему обязательно следует задать встряску, чтобы он очувствовался.

— Я не законник и, стало быть, могу рассуждать лишь как профан, — заметил он в заключение. — Мне все же думалось и сейчас думается, что господин судья был недостаточно строг к обвиняемому. Кстати, лучшим доказательством того, что угроза, наказания не возымела желаемого действия, служит не только его жалоба, содержащая наглую клевету, но еще и факт, что как раз теперь истец наделал такого скандалу, какого и не помнят у нас в селе…

Когда священник услышал из уст самого Иона, что истинным автором жалобы является Херделя, он даже побагровел от гнева. «Это же верх лицемерия! — подумал он. — С одной стороны, приходит ко мне колядовать и приглашает на помолвку дочери, а с другой — сам же таскает меня по судам! А в общем, хорошо, что это выяснилось!»

Имея доказательства, что учитель ему враг, он счел себя вправе нанести ответный удар, да так, чтобы отравить ему счастье. «Если уж делать зло, то я ему покажу, что это вовсе не трудно!» — решил он.

Чем больше укреплялось в его душе убеждение, что главный виновник — Херделя, тем больше смягчающих обстоятельств он отыскивал для Иона, который в конечном счете был лишь жертвой интриг учителя. Он посочувствовал бедняге и пожалел, что вынужден был свидетельствовать против него. После он все чаще подумывал об Ионе и проникался все большим состраданием. Собственно, за что он так ожесточенно преследовал его? По зрелом размышлении, перебрав все факты и события, он признал, что опрометчиво разругал тогда Иона в церкви и подговорил Симиона Лунгу притянуть его к суду. Да, да, опрометчиво, потому что истинная справедливость была на стороне Иона… Значит, нужно постараться искупить свои ошибки и что-то сделать для бедного обиженного человека. Отлично зная о неладах Иона с Василе Бачу, он задался целью помирить их, уговорить Иона жениться на Ане, а Бачу — исполнить его желание относительно приданого. И если это удастся, он, кстати, отведет от села позор, который они навлекли. Правда, Ана не первая и не последняя согрешившая девка. В долине Сомеша есть села, где почти все невесты ходят с детьми. Но в Припасе, с тех пор как Белчуг стоит во главе паствы, не бывало внебрачных детей. Да потом то, что учиняет Василе Бачу, просто вопиет к небесам. Верно, сплоховала дочь и виновата, но нельзя же за оплошность вгонять в гроб человека. Такой жестокости и не видывали. Даже по другим селам идут толки, как он избивает ее до полусмерти что ни день…

Священник кое-какое время все взвешивал свой план, чтобы потом не корить себя за поспешность. Но с каждым днем находил его все более великолепным. Херделя позеленеет от злости, узнав, что даже Ион Гланеташу, его несчастное орудие, и тот ищет духовного прибежища у попа. Дальше, кроме благодарности парня, он сумеет снискать и доверие Василе Бачу, которого дочерина беда совсем сокрушила, — он теперь был бы рад выдать ее за сына Гланеташу, хотя прежде всячески клялся и зарекался, что ни в жизнь не отдаст за него. Тут Белчуга снова кольнула совесть, потому что в свое время он и сам настраивал Бачу не губить дочь, не выдавать за такого отчаянного буяна и разбойника… Помимо всего прочего, священник еще надеялся, что от примирения может выйти кое-какая польза для новой церкви. Это было его заветным желанием — воочию увидеть, как возводится величавый и прекрасный храм из камня на месте старого и обветшалого, который не делал чести ни ему, ни селу. Вот уже десять лет он собирал по крохам деньги, с разгоравшейся страстью, вносил на это почти все церковные доходы и сам экономничал в угоду своей мечте. Осуществление ее началось со сбора пожертвований, проведенного с письменного согласия епископа по всем трансильванским коммунам. Сборщиками были два самых состоятельных крестьянина — Тома Булбук и Штефан Хотног. Деньги требовались большие, поэтому Белчуг старался вдохнуть дух честолюбия в крестьян, побудить их на приношения для новой церкви при всяком удобном случае, и особенно на свадьбах, крестинах, похоронах… На беду, миряне, не в пример священнику, были туги на кошелек, так что лишь теперь удалось начать переговоры с видными архитекторами из Бистрицы, и еще неизвестно было, хватит ли собранных средств… Предаваясь благочестивым мечтаньям, Белчуг видел победную новую церковь, вещающую миру о достойных стараниях скромного священника. Более того, ему уже рисовалось, что и прежняя церковка, пускай даже бедная и убогая, перенесена в село Сэскуцу; румын там поприбавилось, а молиться им негде, и по воскресеньям они ходили в Припас послушать обедню… Только бы сподобил его господь продолжать труд и просвещать сердца людей.

В воскресенье, перед началом службы, Белчуг поручил примарю сказать Василе Бачу, чтобы он явился к нему домой после обеда вместе с Аной, а стражнику велено было прислать Иона и Гланеташу с Зенобией. Ему не хотелось выдавать, зачем он их зовет, — пусть они и не догадываются, что он пригласил их всех.

— Оба упрямые, могут и не прийти, — говорил Белчуг, лихорадочно потирая руки. — А так, если они сойдутся у меня в доме, им уже не избежать согласия!

Первыми пришли Василе Бачу и Ана. Он был под хмельком, успев хватить полбутылки ракии еще до того, как примарь передал ему наказ священника, у Аны глаза были припухшие и красные от слез, она тщетно старалась прикрыть выпирающий живот. Священник усадил Бачу, а она продолжала стоять у дверей, потупив глаза.