Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

Когда Росендо и рехидоры вернулись из города, по их виду все поняли, что случилось самое худшее. Возвратились они поздно, в сумерках. Кони шли тесно друг к другу, гривы печально свисали, будто скорбь всадников передалась их верным друзьям. Если бы новости были добрые, хотя бы один или двое вырвались бы вперед и закричали, что все хорошо. Но они держались вместе и мрачно молчали. В неярком свете очагов маленький отряд проехал по улице небыстрой рысью, остановился у алькальдова дома, и Росендо сказал хриплым и жестким голосом:

— Скажите всем, что было. Пусть каждый подумает… Послезавтра под вечер соберем общий совет… Там все обсудим…

Рехидоры и общинники разошлись по домам. Себастьян Пома протянул Росендо свои жилистые руки, и старик, слезая с коня, с благодарностью принял эту помощь. Потом он тяжелым шагом вошел в дом. Себастьян и Ансельмо почти ни о чем его не спрашивали, но у домов тех, кто с ним ездил, собрались жаждущие вестей, а после и они разошлись по своим домам, разнося новости.

— Забирают низину до реки Окрос, между лощиной и ручьем…

— А какой прок в тех скалах, где дорога на Мунчу?

— Нам остается пампа Янаньяуи между скалами и Вершиной…

— Ах, проклятый!

— Мы не должны соглашаться…

— А что поделаешь? Ружей-то нет.

— У Порфирио одно осталось…

— Его втягивать нельзя, он не здешний…

Ни Росендо, ни спутники его, слышавшие решение суда, не поняли толком судейских терминов и канцелярских формулировок, непроходимых, как заросли колючего кустарника. Бисмарк Руис с показной печалью разъяснял им фразу за фразой. Но в этой путанице слов они все же не уяснили себе, что они даже «отказываются от апелляции», а их «юридический защитник» этого им не объяснил. Наконец, «в соответствии с договоренностью», судья назначил передачу земель на четырнадцатое октября, и это уж оговорили как следует, даже в примечаниях. Дело было девятого. Что же станет с общиной? Что станет с общинниками? Где пасти скот? Где им сеять? Неужели придется унизиться и пойти в пеоны? Одни высказывали свое мнение, у других оно только складывалось, и очаги в этот вечер горели допоздна.

На рассвете все было так, словно и природа провела бессонную ночь. Туман покрывал землю и рассеивался медленно, как и тот, что заволакивал глаза крестьян, Когда же он поднялся, всплошную обложило небо и лица помрачнели еще сильней. Против обыкновения, Росендо созвал рехидоров утром. И он и они ждали не меньше других, когда же пройдет этот день. Все размышляли, что сказать на общем совете, что предложить, как защищаться. Еще ни одного совета не дожидались с таким нетерпением.

Посовещавшись с рехидорами, Росендо послал за внуком, Аугусто Маки.

— Сегодня десятое, — сказал он. — Четырнадцатого они явятся. Сходи в Умай. Сам знаешь, что они сделали с бедным Мардокео. Вот я и подумал о тебе, ты ведь мне внук. Я не хочу, чтобы сказали, будто я своих оберегаю. Коня оставишь в каком-нибудь овражке и, когда стемнеет, пешком пойдешь на равнину. Если сможешь, зайди к кому-нибудь из колонов. Не сможешь — посмотри, что творится в поместье.

Иссиня-черная прядь разделяла надвое лоб Аугусто. Юноша серьезно слушал деда. Он знал: если его поймают, с него спустят шкуру, а может, и убьют, но не сказал ничего. Дед положил ему руку на плечо, похлопал по широкому затылку. Рука была старая и морщинистая.

— Понимаешь, ты мне внук, я тебя люблю и все же посылаю. Тяжек наш долг. Иди…

Аугусто оседлал коня, надел самое темное пончо и пошел прощаться с Маргичей. Она вся затряслась, чуть не зарыдала в голос, но потом овладела собой и даже попыталась улыбнуться. Чтобы он не пал духом, она сказала ему:

— Ты вернешься, Аугусто…

Большие влажные глаза Маргичи глядели вслед всаднику, пока его серое пончо не исчезло, взметнувшись от ветра за поворотом тропы.

Росендо тоже сел на коня и поехал вместе с Гойо Аукой в сторону Уйюми. Лучший из двух путей в те края вел через Мунчу, но Росендо выбрал другой, по которому проследовали некогда и мы вместе с юным Адрианом Сантосом. Росендо и Гойо без труда миновали лес, где Адриан чуть не заблудился, проехали лощину Руми, взобрались по козьей тропе над скалистой пропастью и наконец спустились на широкий склон, испещренный тропками, словно орнаментом. В конце одной из них, на холме, лежало среди жнивья и пастбищ селение Уйюми. Церковь с длиниошеей колокольней высилась над ним, как бы тщеславясь, а у ее подножья стоял и впрямь исполненный тщеславия домик — ведь он, крытый черепицей, мог глядеть свысока на приплюснутые соломенные крыши своих соседей. Росендо и Гойо спешились у его дверей, и сам священник, сеньор Хервасио Местас, вышел им навстречу.

— Прошу пожаловать, добрые люди! Рад видеть вас в моем скромном жилище…

Росендо и Гойо поняли, что их зовут в дом. Священник вынес три стула на галерею, сел сам и сказал:

— Присаживайтесь…

Потом приказал одному из слуг:

— Покорми благородных коней… Не мешкай!..

Дон Хервасио был испанец, еще нестарый, пухлый и речистый. Одевался он щеголевато. В приход его входило само селение, окрестные деревушки и поместья. Говорил он изысканно для здешних мест, но слуги понемногу приучились его понимать, народ же понимал плохо, зато считал ученым. Росендо и общинники тоже уважали его не столько за цветистый слог, который, по их мнению, и приличествовал чужеземцу, сколько за хорошее отношение к Руми. Бывали священники похуже, например Чиринос, настоящая обезьяна, жадный до денег и до девиц. Как-то раз он запер у себя самую красивую девушку, а когда мать пришла за ней, сказал, что знать ничего не знает. Тогда мать подняла всю общину, и они побили его и выволокли из деревни. Индеец, дитя земли, весьма человечен в своей вере. Священник, по его мнению, тоже мужчина, но принуждать девушку он не вправе. Чиринос больше не вернулся. Были и другие; один явился пьяным; у другого голос был плох, неприлично на празднике петь; третий путался в службе. Наконец появился дон Хервасио. Этот был хорош — и говорил красиво, и пел, и благословлял! Крест он держал кончиками пальцев, деньги брал в меру, а если ему нужна была женщина, никого не обижал. Главное же он всегда умел дать совет. Потому и приехали к нему Росендо и Гойо.

— Скажите, добрые люди, что вас ко мне привело?

— Тайта, — начал Росендо, — мы к вам за советом. Что нам делать в нашей беде? Завтра мы собираем общину, а сегодня просим, чтоб вы просветили нас. Понимаете…

Росендо подробно рассказал о тяжбе и о неправом приговоре.

— И ничего поделать нельзя?

— Тайта, наш защитник сказал, что все кончено…

— Ах ты, какая жалость!..

Священник задумался. Общинники надеялись, что он заговорит об их деле, тем более что он славился знанием законов, но он повел речь об ином, стараясь на сей раз говорить понятно.