Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

Давно, очень давно на берегах притока Напо — реки, пробирающейся по сельве до самой Амазонки, жило племя секойя, а касиком в нем был Кораике. Как у всех индейцев, у него была хижина из пальмовых бревен, крытая листьями. Тут он жил со своей женой, которую звали Нара, и маленькой дочкой. Одно слово, что жил, потому что на самом деле Коранке почти никогда не сидел дома. Человек он был сильный, храбрый и всегда охотился в самой чаще. В то, что высмотрел его глаз, тут же впивалась стрела или врезалось деревянное копье, крепкое, как камень. Гибли лесные утки, тапиры, олени, и не один ягуар, попытавшийся внезапно напасть на него, валился на землю с расплющенным черепом. Враги его очень боялись.

Силен и храбр был Коранке, красива и ловка Нара. Глаза глубокие, как река, губы — точно спелые плоды, черные волосы лоснились, словно крыло паухиля, а кожа гладкая, как древесина кедра. Она умела ткать рубахи и покрывала из хлопковой нити, плести гамаки из волокна гибкой пальмы, лепить горшки и кувшины из глины, обрабатывать свой участок, где пышно росли маис, юкка и бананы.

Маленькая дочка набиралась отцовской силы и материнской красоты и была похожа на прекрасный цветок.

Но тут-то и вмешался Чульячаки. Это злой дух в обличим человека, но одна нога у него людская, а другая козлиная или оленья. Он злобен и хитер. Он не щадит индейцев, да и белых, которые приходят в сельву рубить красное дерево или кедр, или охотиться за ящерицами и анакондами ради их кожи, или добывать каучук. Чульячаки топит людей в болотах и реках, запутывает в непролазной чаще или нападает на них, обернувшись диким зверем. Беда перейти ему дорогу, но хуже, если дорогу перейдет он.

Однажды Чульячаки проходил мимо хижины касика, заметил Нару и полюбил ее. Злой Дух умеет принимать образ, какой ему вздумается, и он превращался то в птицу, то в насекомое, чтобы быть рядом с красавицей и смотреть на нее.

Но скоро ему это надоело, и он захотел увести Нару с собой. Тогда он убрался в чащу, принял человеческий облик, а чтобы не являться голым, кое-как оделся, убив бедного индейца, который охотился неподалеку, и сняв с него рубаху, достаточно длинную, чтобы скрыть оленью ногу. В таком виде Чульячаки пришел к реке и забрал там лодку, оставленную на берегу мальчиком, собиравшим целебные травы. Такому злодею, как он, не жалко ни индейца, ни мальчика, которому не на чем было вернуться домой. И вот злой дух добрался на веслах до касикова дома, стоявшего на самом берегу.

— Нара, прекрасная Нара, жена касика Коранке, — проговорил он, подплывая, — я голодный путник, выйди и накорми меня…

Прекрасная Нара приготовила ему в выдолбленной тыкве юкки, вареного маиса и бананов. Он сел у порога и не спеша обедал, все время поглядывая на Нару, а потом сказал:

— Прекрасная Нара, я не голодный путник, как ты могла подумать, а пришел я из-за тебя. Я покорен твоей красотой. Пойдем со мною…

Нара ему отвечала:

— Я не могу оставить касика Коранке…

Чульячаки просил и плакал, плакал и просил, чтобы

Нара пошла с ним.

— Я не брошу касика Коранке, — повторяла Нара.

Чульячаки разозлился, сел в лодку и поплыл вниз по реке.

Нара пригляделась к следу, который гость оставил на песке, и, заметив, что одна ступня человечья, а другая оленья, так и вскрикнула: «Это Чульячаки!» Но когда касик вернулся с охоты, она промолчала, чтобы не навести на него гнева злого духа.

Прошло шесть месяцев, и вот однажды под вечер какой-то человек причалил лодку напротив хижины. На нем была богатая туника, голова украшена яркими перьями, на шее — ожерелья.

— Нара, прекрасная Нара, — сказал он, сходя на землю и разворачивая несчетные подарки, — теперь ты видишь, как я богат. Вся сельва принадлежит мне. Пойди со мной, и все будет твое.

И он разложил перед ней самые удивительные цветы, самые вкусные плоды и самые прекрасные вещи: накидки, вазы, гамаки, рубахи, ожерелья из зубов и семян, — какие только изготовляют обитатели сельвы. На одной руке Чульячаки сидел белый как день гуакамайо [33] Гуакамайо — порода попугаев. , на другой — черный как ночь паухиль.

— Я вижу и знаю, что ты богат, — отвечала Нара, краем глаза заметив тот же след, — но ни за что в мире я не брошу касика Коранке…

Тогда Чульячаки вскричал, и из реки вылезла анаконда, он еще раз вскричал, и из сельвы выскочил ягуар. Анаконда свернулась огромным клубком, а ягуар вогнул кошачью спину.

— Теперь ты видишь? — сказал Чульячаки. — Я хозяин всей сельвы и всех зверей. Я погублю тебя, если ты не пойдешь со мной.

— Губи, — отвечала Нара.

— Погублю касика Коранке! — сказал Чульячаки.

— Он предпочтет гибель, — не сдавалась Нара.

Тут злой дух подумал с минуту.

— Я мог бы взять тебя силой, — проговорил он, — но не хочу, в этом нет удовольствия. Я еще раз приду через полгода, и, если ты откажешься, я страшно накажу тебя…

Анаконда уползла в реку, ягуар убежал в лес, а Чульячаки забрал все подарки, сел в лодку и снова исчез вдали.

Когда Коранке вернулся с охоты, Нара поведала ему обо всем, скрывать больше она не могла, и касик решил остаться дома, чтобы защитить жену и дочь, когда Чульячаки вернется.

Сказано — сделано. Коранке натянул на свой лук новую тетиву, заострил стрелы и днем и ночью ходил вокруг хижины. Однажды вечером перед Нарой вдруг предстал Чульячаки.

— Пойди со мной, — сказал он, — последний раз прошу тебя. Если не пойдешь, я превращу твою дочь в птицу. Она вечно будет плакать в сельве и станет такой пугливой, что никто из людей не сможет ее увидеть. А если кто ее увидит, чары рассеятся и она станет человеком… Пойди, пойди со мной, прошу тебя в последний раз…

Нара замерла от испуга, но, пересилив себя, стала звать:

— Коранке, Коранке…

Касик примчался точно ветер, натянул лук, чтобы пронзить грудь Чульячаки, но тот исчез в чаще.

Отец и мать побежали туда, где спала их дочка, и увидели пустой гамак. А из гулкой зелени леса до них донесся горестный крик: «Ай, ай, мама!» Отсюда и пошло имя заколдованной птицы.

Нара и Коранке вскоре умерли, не в силах слышать жалобного голоса пугливой птицы, на которую нельзя и взглянуть.

Айаймама все поет, особенно в лунные ночи, и люди всегда вглядываются в чащу, в надежде ее расколдовать. Но до сих пор никто так ее и не увидел…

Пришла пора цветения орхидей, и Аугусто по запаху нашел за бараками, на опушке леса, настоящие заросли. Сначала он ощутил легкое благовоние, потом запах стал острее, привязчивей, от него болела голова и даже поташнивало. Большелистый кустарник был весь усеян стручками, они мерно покачивались, разливая дурманящий аромат. Тропический лес не знает меры и в запахах.

Аромат был так густ и навязчив, что Ордоньес крикнул: