Шалом Аш - Люди и боги. Избранные произведения

Из улицы в улицу тянутся манифестации с красными знаменами. Стражник стоит на обочине улицы и глазам своим не верит. Народ требует, чтобы он снял фуражку. Он выполняет это требование с идиотской улыбкой на лице. Кто-то из манифестантов сует ему в руки красный флаг и ставит его впереди колонны. В окнах показываются физиономии любопытных. На балконах люди машут платками.

Навстречу колонне идет человек.

— Приветствуйте свободу!

— Да здравствует свобода!

Офицер на тротуаре снимает фуражку.

— Долой самодержавие!

— Долой самодержавие! — произносит офицер, кивая головой.

На лестнице посреди улицы стоит бундовец [53] Бундовец — принадлежащий к Бунду, еврейской мелкобуржуазной националистической партии. и говорит, обращаясь к народу:

— Мы вкушаем свободу, в то время как те, что завоевали для нас свободу, томятся в карцерах Павиака, в «Десятом павильоне»!..

— К Павиаку! — кричат в колоннах.

— К Павиаку!

Из участка выбегает комиссар. Его сердце не выносит того, что происходит на улице. Проходят несколько солдат с винтовками. Комиссар подбегает к ним и командует:

— Взвод, пли!

«Тр-р-рах-х-х!»

И две девушки падают, их волосы в крови.

Народ окружил солдат, у них отбирают винтовки. Комиссар удирает в открытые ворота. Люди бегут за ним следом. Он захлопывает калитку.

— Взломать! — кричат люди, и сотни рук устремляются к калитке.

Откуда-то появляется офицер. Он взбирается на какое-то возвышение.

— Товарищи! — кричит он. — Не марайте рук его грязной кровью. Он не понимал и не поймет, что такое свобода! Отдайте его в мои руки, я буду его судить!

— Давай! — кричат в толпе.

Калитка сорвана, комиссара выводят. Офицер срывает у него погоны. Кто-то из толпы хватает шашку комиссара и ломает ее на куски. Двое парней берут его под руки и уводят в участок.

— Поступайте с ним так, как он поступал с нами!

Ах, публика, как ты легкомысленна!

Ах, публика, публика, как нерасчетлива ты!

Тихо на улице.

Из-за угла показывается демонстрация. Колонна на улице отходит в сторону, уступая дорогу. Все умолкают, обнажают головы, склоняют красные знамена в честь демонстрации, вливающейся с Маршалковской улицы.

Что произошло?

Спокойно и безмолвно проходит демонстрация по улице. Два студента несут на руках покойника. Впереди девушки несут пальто убитого, намокшее в крови.

Молча проходит демонстрация.

Без песен. Без речей.

Вечером.

Улица словно избавилась от гнета… Ворота домов раскрыты, и люди волнами выплескиваются из них. На улице весело, на улице радостно.

Лица у людей праздничные, в петлицах красные цветы, у девушек красные банты на груди, с песнями идут они по улицам. Незнакомые люди целуются, берутся за руки, гуляют вместе, поют песни свободы. Солдат с винтовками на улице не видать. Одиночные военные шагают вместе со штатскими, вот молодой человек целуется с солдатом, в другом месте группа людей подхватила солдата и носит его на руках.

— Приветствуйте свободу!

— Да здравствует свобода!

— Ур-р-ра!

В домах на подоконниках зажгли огоньки иллюминации. Над крышами взлетают ракеты и рассыпаются разноцветными огнями фейерверка. А волны людей накатывают одна на другую, лица сияют надеждой, и звучит тысячеголосая песня:

Все, и стар и млад, высыпали на улицу. У всех словно бремя с плеч свалилось, и кажется, что мир стал таким, каким он представлялся людям — и взрослым и детям — лишь в мечтах… Люди готовы даже стражника потчевать всем, что есть у них самого вкусного; молодые люди от всего сердца жмут ему руку и приветствуют как свободного гражданина!

Вражда вчерашнего дня забыта, забыто и чувство мести, еще вчера владевшее людьми, хоронившими товарищей, павших в борьбе. Обо всем этом народ забыл. Великой любовью горит сердце человеческое. Широко раскрыты объятия людей.

— Боже, как широк твой мир!

И тирану-угнетателю народ протянул руку и по-, братски приветствовал его:

— Привет тебе, свободный гражданин!

Свобода носилась в воздухе, заполняя все кругом, и каждый, кто дышал этим воздухом, чувствовал свободу в сердце своем:

— Привет тебе, свободный гражданин!

И лишь далеко, в конце улицы, между рядами домов, заходило в тумане ярко-красное солнце, о чем-то напоминая…

Казалось, что там застыли потоки крови, отданной за эту минуту свободы… Казалось, что оттуда, издалека, пролитая кровь светит и приветствует нас:

— Да здравствует свободный гражданин!

— К Павиаку! К ратуше!

— Освободить арестованных!

— Амнистия!

Из-за перекрестка приближается многолюдная манифестация с красными флагами и песнями. Впереди бежит молодой человек и размахивает длинным шестом, за ним — еще один. Они останавливают встречных и кричат:

— К Павиаку! К Павиаку!

У Павиака уже стояли колонны демонстрантов. У каждой колонны свое знамя, свой оратор, взобравшийся к кому-то на плечи.

— Мы пользуемся свободой, — говорил оратор, — которую они для нас добыли, а они и сейчас томятся в мрачных камерах Павиака. Нет! Мы не уйдем отсюда, пока они не будут с нами!

С каждым разом прибывали новые группы и колонны, занимая всю Дзельную, Кармелицкую и соседние улицы.

Кармелицкая улица вдруг осветилась сотнями огней: в окнах и у дверей зажгли свечи и лампы, и все обитатели от мала до велика с удивлением смотрели на все, что здесь происходит.

У Павиака, лицом к лицу с демонстрантами, стояли конные казаки с винтовкам в руках и не допускали никого к тюрьме. Демонстранты выслали к офицерам делегатов.

— Мы хотим, чтобы наши братья были с нами! — заявили делегаты, обращаясь к офицерам.

— Товарищи! Давайте затянем нашу песнь свободы, чтобы там, в казематах Павиака, нас услышали! Пусть они знают, что мы пришли к воротам Павиака, чтобы освободить их, и не уйдем, с места не двинемся, пока они не будут с нами! — произнес один из пришедших.

Свидетелями будут ясные звезды!

И откуда-то из глубины, где, наверное, было темно и сыро, с дрожью в голосе, как из пустой бочки, послышалось:

— Клянемся! Клянемся!

То была клятва, донесшаяся из мрачного и сырого Павиака…

День свободы вторгся в дома и вызвал на улицу их обитателей.

— Идемте приветствовать День свободы!

И покинули дома женщины и старики, матери взяли на руки грудных детей, сестры вели за руку младших братьев — все шли «полюбоваться» свободой.

Варшава была ярко освещена и чувствовала себя свободной. То тут, то там слышались песни, то тут, то там штатские целовались с солдатами и стражниками… А потоки людей текли и текли и заняли всю огромную Театральную площадь перед ратушей.

Площадь была полна народу. Черную массу людей освещали разноцветные лампочки, прикрепленные к древкам красных флагов, а также украшавшие царскую монограмму, висевшую на фронтоне ратуши. С театрального балкона неслись звуки «Красного знамени». Массы подхватывали мотив революционной песни, и эхо отдавалось вдалеке. То тут, то там раздавались голоса агитаторов. Жители города, оставившие свои дома впервые после объявления военного положения, с удивлением и любопытством прислушивались к словам ораторов. Робко прикасались они к красным флажкам, еще вчера грозившим им репрессиями и даже смертью… Все было так неожиданно и непривычно, люди сблизились, почувствовали себя товарищами, друзьями… Произошло событие, касающееся всех.