Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Одиннадцать тысяч я получил сейчас, но и раньше получал, — пояснил Казак.

— Подумаешь… Разве это много?

— Не так много, Панта, но сейчас ведь кризис, Деян без денег сидит, — с усмешкой заметил мужик в залатанной одежке.

— Так уж и без денег? — спросил чернявый, вскакивая с места. — Прижми его к стенке, тогда увидишь!

— Как ни прижимай, ничего не увидишь! — веско заметил Михал Пантов.

— Ничего? Почему?

— Потому что он держит деньги в банке — вот почему!

Крестьяне понурились, как будто заманчивая возможность заполучить денежки вдруг выскользнула из рук.

— Мы их и из банка добудем! — заявил Фика и испытующе оглядел собравшихся.

Казак удивленно поглядел на него, устало заморгал глазами и вытянул шею.

— Вы? Кто это вы?

— Мы — у кого есть классовое сознание.

— И как же вы их добудете?

— Как-нибудь расскажу, — ответил Фика с многозначительной усмешкой.

Деян сидел в комнате старосты и в задумчивости тихо барабанил по обтрепанной клеенке стола. Сначала Петр Чоп, а за ним и другие гуляки уже на следующий день рассказали ему о событиях в корчме Зайца. Деян всерьез встревожился.

— Ухлопает меня эта скотина, — размышлял Деян. — Арестовать его — не годится. Припугнуть — еще хуже. А надо что-то делать. Коммунисты будут подбивать его, чтоб он мне отомстил.

Наконец Деян решил подать заявление в полицию о том, что Димо Казаков публично угрожал ему, начальнику же сказать, чтобы пока не давал заявлению ходу, а припрятал на всякий случай.

Деян задумал пристрелить Казака, использовав любой пустячный повод. Это обойдется недешево, но зато он раз и навсегда отделается от грозного батрака.

Через три дня после гулянки Казак нанялся в батраки к брату Зайца. Но это уже был не тот Казак.

Теперь он уже не торчал весь день напролет в хлеву или под навесом, не чистил волов трижды в сутки и не мечтал пробиться в богатые хозяева.

Тяжко и душно было ему на хозяйском дворе, словно чья-то властная рука давила на грудь. Окончив работу, он торопился в корчму или в кофейню. У него разгорелась жажда общения с веселыми, жизнерадостными компаниями молодежи. И чем откровеннее они его ненавидели и презирали, тем сильнее его тянуло к ним и хотелось хоть чем-нибудь им понравиться.

— Кулацкий прихвостень! — говорили они, окидывая его злыми, презрительными взглядами.

Казак виновато глотал обиду и молчал. Были ли они правы? Да, были. Иначе за такие слова он сделал бы из них яичницу… Но теперь он не легавый — дайте время, сами увидите. Просто он одичал и отупел от одиночества.

Надо было дружить с людьми, и они, возможно, открыли бы ему глаза на ложь и обман Деяна…

Однажды он отправился засеять пару полосок пшеницы. Густой, тяжелый туман окутывал все вокруг. Казак, глубоко затягиваясь, курил цигарку за цигаркой и с привычной сноровкой погонял упитанных, ленивых волов. Тележка подпрыгивала на ухабах и, казалось, бросала и мысли из стороны в сторону. Но как они ни разбредались, они снова возвращались на прежнее место: к вероломству Деяна и к мести.

Задумавшись, он не заметил, что прилипшая к губе цигарка погасла.

Он выплюнул почерневший окурок, запряг волов в соху и свистнул.

— Цоб-цобе!

Пройдя гон, он с гордостью оглядел прямую борозду, плюнул на руки и свернул цигарку. Полез в свой широкий пояс за огнивом и оторопел.

— Как теперь быть?.. Намаюсь без курева, пока засею!

Он обшарил все складки пояса, размотал его, обыскал все карманы и остановился в таком отчаянии, будто у него украли клад.

Вокруг никого не было видно, с дороги не доносилось ни звука.

Немного погодя туман стал редеть, из него, как из засады, стали выскакивать деревья, странные и незнакомые. Вдалеке замаячил какой-то пахарь. На самом деле пахарь был близко и только из-за тумана казался далеким.

Казак воткнул стрекало рядом с сохой и направился к соседу. Приблизившись, он остановился и на миг призадумался — то был Фика.

«Идти или не стоит… — мелькнуло в уме сомнение. — Пойду!»

— Фика, — сказал он издалека, — дай огоньку, браток.

Фика скрутил цигарку, развязал грязный кисет и закурил. Он ничем не выказал своего удивления и встретил Казака спокойно и невозмутимо, как будто они всю ночь проспали рядом.

Оба немного помолчали.

— Значит, ты нанялся к младшему Зайцу?

— К нему.

— За сколько?

— Пять тысяч и новую одежу.

— У Деяна сколько получал?

— Столько же.

— Да ему, собаке, и двадцатью тысячами с тобой не расплатиться! — с гневом воскликнул Фика и сплюнул.

Казак молча кивнул.

— Ээх!

— Ты что?

— Задам я ему… Это уж точно!

— Что же ты ему сделаешь?

— Увидишь…

— Что ни сделаешь, все равно прогадаешь… Даже если убьешь…

— Зато хорошенько меня запомнит…

— И не запомнит и пользы от этого никому не будет.

— Ты хочешь, чтобы я оставил его в покое?

— Не надо оставлять в покое… Надо бороться…

— Против кого?

— Против богатеев… Вот мой труд разве четыре тысячи стоит, но что поделаешь. А ты сам запрягся, как вол, Деян тут не при чем. Он, как все хозяева, гонится за выгодой…

— Гонится, но не догонит! — твердо отрезал Казак, и глаза у него потемнели.

— Слушай, — сказал Фика, тронув его за плечо. — Ведь это ты отделал Панту?

— Я. Разве ты не знаешь?

— Знаю. Трифон хотел пришить вас обоих — и тебя, и Деяна, но мы его остановили.

— Почему? — удивился Казак.

— Потому что это не выход из положения — вот почему.

— Трифон должен был мне отплатить… я заслужил…

— Тебе отплатил Деян… Мы знали про это…

— Кто — мы?

— Мы — партийцы…

— Коммунисты, что ли?

Фика кивнул головой.

— А откуда вы знали? — спросил Казак, вытянув шею и сгорая от любопытства.

Фика слегка улыбнулся.

— Никто нам не говорил… Мы знаем, что все богачи обманывают и обирают бедняков…

— Правильно, — согласился Казак с какой-то грустью в голосе. — Обманывал он меня, но я ему не спущу…

— А я тебе советую оставить его в покое.

— Сожрал он меня с потрохами, браток, — не могу!

Фика пристально и испытующе поглядел на него.

— Другое нас подъедает, Димо, другое…

— Что? — уставился на него Казак.

— То, что мы бедняки и батрачим только за хлеб…

— А что делать?

— Бороться… Только в борьбе спасение!

— Бороться? С кем?

— С реакцией… С эксплуататорами и богачами…

— И чего мы добьемся?

— Власти. Установим нашу рабоче-крестьянскую, демократическую власть! Только тогда заживем по-человечески.

— А когда это будет?

— Когда добьемся… С неба не упадет!

Туман рассеялся. Бледное осеннее солнце выглянуло из-за Свиного холма. Казак окинул взглядом даль, посмотрел по сторонам, мотнул с каким-то тупым безразличием своей кудлатой головой и, скрутив очередную цигарку, закурил и медленно побрел по пашне.