Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Чем не адвокат, ишь как языком мелет, — с удивлением пробормотал кто-то.

— А то мычал только, словно вол.

— До того хотел хозяйским зятем стать, что все мозги у него отшибло.

— Славно его ободрал Деян…

— Что ему батрак, он всю деревню обдирает…

— Целых пять лет водил его за нос…

— Но зато какое хозяйство — загляденье!

— Хозяйство хорошее, да и сам Казак на совесть за порядком следил. Все вовремя, все ладно да складно. А Деян знал только обкрадывать общину и морочить «дружбу». На другое он не годен.

— Ничего, не все коту масленица…

В это время к Казаку подсело несколько человек, известных деревенских лодырей, забулдыг и подхалимов. Они заискивающе похлопывали его по плечу, похваливали, дивились широте его натуры и отпускали сдержанные колкости и безобидную брань по адресу Деяна.

На обед Заяц подал поджаренную копченую колбасу, какое-то варево и хлеб; вся компания дружно заказала вино. Вино привлекло еще четверых-пятерых, что привело Казака в неописуемый восторг. Среди посетителей было еще двое батраков, но они сидели в стороне, молчаливые и безучастные, хотя многие звали их угоститься за счет Казака.

— Фика! — горячился Казак, махая им рукой. — Потрафь мне, браток… Павлю, неужели ты откажешься, черт тебя подери?

Но оба упорно отказывались.

— Пейте сами, — отвечал Павлю, тот что был повыше и шире в плечах.

Фика, низенький, сухощавый паренек, был самым активным членом ячейки Рабочей партии. Ему не к лицу было сесть рядом со вчерашним орудием Деяна, а слюнявая компания вызывала у него омерзение. Эти пятеро-шестеро пьяниц, постоянных холуев реакционных членов общинного правления, ничем не отличались друг от друга и, как стервятники, слетались туда, где пахло наживой или дармовщинкой…

Под вечер в корчму вошел Михал Пантов. Он выглядел немного осунувшимся, но в другое время никто не обратил бы на это внимания. Однако сейчас в корчме веселился тот, кто избивал Михала. Один за другим, словно по данному знаку, все умолкли в ожидании — что-то будет. Казак всмотрелся в вошедшего, заморгал своими заблестевшими глазами, тяжело и неуклюже поднялся с места.

— Панта! — крикнул он, обращаясь к вошедшему. — Сюда! Ко мне!

— Мне не о чем с тобой говорить! — резко ответил Михал, даже не взглянув на него.

— Прости, браток! Виноват, признаюсь!

Все так и уставились на них.

— Что ты мне сделал, чтобы прощать тебе? — спросил Михал с наивным видом, словно он никогда ни о чем не слышал.

— Ну, это… Стукнул я тебя там… — И Казак махнул рукой как бы в сторону поля. — Я из-за Деяна, будь он проклят… Я на тебя зуба не имел, поверь ради бога…

— Это и детишки на селе знают… Но ты-то сам — признаешься здесь, перед людьми?

— В чем?

— Что Деян велел тебе меня прикончить?

— Я? — Казак хлопнул себя по широкой груди. — Чтобы я да не признался?.. Он меня заставил, он. Ведь я от тебя, браток, ничего дурного не видел… Теперь я только понял, почему он меня понуждал… Но ты не спеши, тебе незачем лезть с ним в драку… я сам с ним рассчитаюсь — отдам ему должок, да еще с лихвой…

Крестьяне ухмыльнулись. Михал оглядел собравшихся.

— Вы все слушаете? — спросил он. — Вот теперь и верьте тому негодяю… Я давно понял, что мое место на стороне левых и Трудового блока. Я перешел к ним не ради выгоды и власти, как он болтает на всех углах… Да разве сравнить мои паршивые шестьдесят декаров с его поместьем…

— Сословные интересы, — заметил Фика.

— Он… он меня подбил! — повторял Казак с каким-то ожесточением.

— Он же на Трифона донес, и того арестовали…

— Мерзавец!

— Э, то было ясно как белый день…

— Ясно-то ясно, а доказательств не было.

— Если б и были, на него суда нет.

— Найдется, еще как найдется!

— Нет, не знаешь ты Деяна! Запутает и выкрутится… У него на все случаи есть наготове свидетели.

— Ведь собирался он на Михала в суд подать… Подал?.. Не посмел!

— Если отдаст тебя под суд, пиши меня свидетелем! — заявил Казак. — Сено с деревенского покоса я перевозил… два воза в общину, два — ему… Я это докажу. Расшибусь, а докажу… «Если, — говорит, — спросят про сено, скажи, что по ошибке не туда везешь…»

— Что ж ты по ошибке ко мне во двор его не свалил, а все к Деяну, — заметил тощий мужик, весь в заплатах.

— Или к Элпезову… — добавил другой.

— Элпезов забрал всю отаву, — с готовностью сообщил Казак.

— На мяконькое кидается как коршун…

— Для новой снохи старается… чтоб рожала на мягком.

— Чего там — и на рисовой соломе неплохо получается.

— Это тебе неплохо на ней рожать.

— Мы ее много навалили… За десять лет…

— Будем дураками, и дальше будем валить…

— Недаром восемь лет мы были в оппозиции, — желчно сказал Михал Пантов. — А у них один тянул народ, другой поддерживал его сверху, а всю добычу делили пополам.

— Казак, — повернулся к нему какой-то чернявый крестьянин, — сколько шкур спустил с тебя Деян?

— Какие шкуры? — откликнулся другой. — Чуть было зятем не сделал!

Все дружно захохотали.

— И ты, Казак, верил, а? Да у него не меньше миллиона чистоганом — есть над чем призадуматься! От одного риса попробуй подсчитай…

— Как тут не поверить, братцы, — оправдывался Казак. — Каждый день мне намекали, чтоб им пусто было, живоглотам…

Он встал, пошатнулся и, ударив кулаком по столу, огляделся вокруг, словно ища глазами своих бывших хозяев.

— К тому же девка у них увечная, вот я и верил. Думал, кто еще возьмет ее с одной рукой.

— Кто? С такими деньгами и именем, как у Деяна, не только без руки, но и без головы какой-нибудь хозяйский выродок отхватит.

Казак снова сел, опустил голову и тихо выругался.

— Мы с ним рано или поздно сведем счеты… Узнает он, кто такой Димо Казаков…

— А ты поменьше болтай, не то угодишь в полицию! — шутливо посоветовал один из гуляк.

— Кто? Я? — встрепенулся Казак, словно того и ждал. — Я, сударик мой, может, и в тюрьму сяду, но ему не спущу, мм…

И он снова стукнул кулаком по столу. Заяц убрал два разбитых стакана.

— Казак, не буйствуй!

— Плачу́! — крикнул Казак, распахнул куртку и взмахнул над головой тысячными бумажками. Глаза у собравшихся разгорелись.

— Заплатить-то он тебе заплатил? — спросил дед Колю Клепало.

— Что-о? Мне да чтоб не заплатил? Одиннадцать тысячных отсчитал как миленький.

— Заплатил сполна, — подтвердил Петр Чоп. — В общине платил, я своими глазами видел… И сто левов бакшиша давал…

— А я взял? — рявкнул Казак.

— Нет, не взял, но он давал.

— Тоже мне расщедрился!

— За пять лет — одиннадцать тысяч и сто левов бакшиша… Тьфу, как ему не стыдно! — сказал с презрительной гримасой Михал Пантов, сплюнув на пол и, увидев, что все повернулись к нему, растер плевок ногой и без надобности выругался.