Георгий Караславов - Избранное. Том второй

Усталые, насытившиеся, точно хищники, которым досталась долгожданная жирная добыча, мучители прекратили истязание и вышли на воздух. Казак слышал, как тяжело и глухо грохнула широкая дверь, и его обступила жуткая, убийственная пустота. Неужели его так и оставят? Сколько ж ему висеть?.. Эти вопросы шевелились в его измученном, помутившемся рассудке, пробуждая трепетный ужас. Лучше бы повесили за шею и покончили разом…

Вся нижняя половина тела горела, в ушах гремела дикая, зловещая музыка, острая боль раздирала суставы, мышцы, жилы… В горле пересохло, губы потрескались. Как избитая до смерти собака он лизал влажную от собственной слюны тряпку, но от этого становилось еще хуже…

Дверь снова хлопнула, и знакомое желтое пятно бледного света ударило в глаза.

«Кончились муки», — подумал Казак, когда услышал чьи-то шаги за спиной. Вошедший первым делом натянул на него шаровары, небрежно завязал их, намотал кое-как обе половинки пояса, и, разразившись самой грязной руганью, какая только есть в болгарском языке, обхватил Казака пониже плечей и повис на нем.

Казак завопил пронзительно и страшно. Плечи глухо захрустели, руки вытянулись и вывернулись из суставов, как воробьиные крылышки. Острая боль от паха прошла по всему телу, раскроила грудь, мутной огненной волной ударила в голову и откатилась обратно. Он не потерял сознания, хотя на нем не осталось живого места, словно с него острыми железными гребнями сдирали мясо…

Долго ли висел на нем неизвестный палач?

Казак потерял представление о времени. И когда его ноги, опутанные предательской толстой веревкой, снова коснулись пола и сам он растянулся на нем, как тяжелая мокрая тряпка, острая боль все еще безжалостно жалила его…

Калитка бесшумно приоткрылась, и чья-то большая голова с опаленными волосами заглянула во двор. У знакомого покосившегося домишки двое ребятишек плескались в длинном каменном корыте, возились и жаловались друг на друга:

— Маааа-мааа! Ну скажи ему!

— Сейчас я вам покажу! — с досадой пригрозила им с гумна мать.

— Что он ко мне пристаё-от! — жаловался старший.

— Врет он!

— Обоих отшлепаю, ослы окаянные!

Мать вышла глянуть на детей, увидела опаленную, большую голову и отвернулась. В тот же миг из-под навеса выскочил маленький неказистый человечек и бросился стремглав к калитке, подхватывая концы длинного распустившегося пояса.

— Казак! Братишка! Ты жив?

— Жив, Найдю. А ты?

— Вот он я! — выпятив грудь, сказал Найдю и, пожимая обеими ладонями могучую, мозолистую руку Казака, потянул его во двор. — Наконец-то пришел!..

— Пришел…

— Так… так… Ну, а что нового?

— Привет от политзаключенных…

— Спасибо, спасибо… Как они там? Держатся?

— Держатся.

— Хорошо, хорошо… Другие новости из тюрьмы?

— Бодрость духа.

— Молодцы… А у тебя как настроение?

— Тоже бодрое…

Найдю впервые в жизни так расчувствовался. Он не отпускал огромную, мозолистую руку Казака и издали походил на ребенка, который первым встретил всеми любимого человека.

Под навесом сидела жена и коротким вальком домолачивала пшеничные колосья.

— Это Казак, — сказал он, подводя к ней гостя. — Узнала?

Женщина, опершись на левую руку, проворно встала, бросила валек и подошла ближе.

— Узнала, как не узнать… Ну что ж, добро пожаловать!

Казак поздоровался с ней, что-то смущенно пробормотал и посмотрел на них обоих. Его переполняло радостное волнение. Впервые его встречали в чужом доме как своего, как дорогого, близкого сердцу человека.

— Да ты садись! — встрепенулся Найдю. — Ах ты, черт побери!.. Жена, тащи стул… Да поживее!

— Не нужно, — сказал Казак, выбирая, где сесть. — Вот тут и сяду… а ты не беспокойся…

К навесу подошли оба мальчика. Они смотрели исподлобья, шмыгали носами и время от времени переглядывались. Рожицы у них были усеяны брызгами грязи, рубашонки насквозь мокрые, со штанин стекала мутными каплями вода.

— Скажите дяденьке «добро пожаловать», что смотрите как испуганные зайчата? — обратился к ним Найдю.

Дети улыбнулись, но не двинулись с места.

— Митко! Не срамись, ты уже в третьем классе!

Митко пробормотал «добро пожаловать», а за ним и младший.

Казак порылся в поясе и дал им по шоколадке. Оба набросились на лакомство и, убедившись, что никто не обижен, убежали радостные и довольные.

Найдювица принесла стул.

— А теперь расскажи поподробнее о наших товарищах в тюрьме, — сказал Найдю, съежившись у стены и не сводя голубых глаз с крупного, смуглого лица друга.

— Тюрьма есть тюрьма, — неопределенно ответил Казак и закурил. — Лежим, читаем, работаем, проводим мероприятия, отсиживаем в карцерах. А вы тут как — это важнее.

— Мы — действуем помаленьку… Ячейка наша удвоилась. Образовали сельские комитеты… Антивоенный комитет у нас что-то зачах… Запустили мы его летом, и это, конечно, большая ошибка.

— Кто сейчас секретарь ячейки?

— Я. Фику выслали.

— Знаю. Он прислал мне письмишко из Кошукавака.

— Славный парень, — сказал Найдю. — После выборов Деян взбесился, он не ожидал, что мы добьемся такого успеха.

Казак ухмыльнулся.

— Но общину они все равно отстояли.

— Он боится, как бы мы не раскрыли все его махинации… Опять была бы трехчленка, если б не умер Эсемов.

Казак подскочил.

— Как? Эсемов умер?

— Умер.

— От чего?

— Кто его знает. Напоролся на ржавый гвоздь, прикладывал паленую шерсть и разные знахарские снадобья, а потом стало его корчить… Страшная смерть, браток… А к доктору не захотел идти…

— Когда это было?

— Через месяц или полтора после выборов.

Казак с сожалением причмокнул губами.

— А Митко Эсемов здесь?

— Здесь. Расторопный парень. После смерти отца сразу расчистил мастерскую и отдал ее нам под клуб.

— Значит, теперь у нас и клуб есть.

— Пока еще не оборудовали, но к осени сделаем.

— Остальные товарищи как?

— Добри Терзиев сдал немного — ушел в отставку. Трайко Лола, который Эсемова заменил, перекинулся к Деяну.

— Рене-гат! — выругался Казак.

— Михал Пантов после ранения немного струхнул, но пока он в руках Трифона, мы за него не опасаемся.

— Он был ранен? — спросил Казак, приподнявшись, чтобы лучше слышать.

— Разве ты не знаешь? Его ранили пулей в плечо.

— Кто?

— Не догадываешься?.. Снова Деяновы происки, но на этот раз все выплыло наружу…

— Застукали?

— На том месте, где ранили Михала, нашли кепку зятя Деяна…

— Ну что за поганый выродок!.. Как все было?

— Как? Панта возвращался из города и завернул к сестре. Время было позднее, и молодой Элпезов подкараулил его. Когда Панта вышел от сестры, он выстрелил в него, но, видно, издалека, чтобы только напугать. Однако Панта не бросился бежать, как думал тот, а обернулся и давай садить из револьвера… Сначала гнался за ним, а потом вернулся на прежнее место, наткнулся на кепочку, взял ее и пошел себе домой. Шел, шел и чует — что-то мокрое на груди. Зашел в первый попавшийся дом, там его кое-как перевязали, посадили в телегу и — во весь дух в город. Пуля прошла насквозь, но рана оказалась легкой. Пришлось полежать в больнице…