Георгий Караславов - Избранное. Том второй

— Здесь он?

— Здесь, здесь.

Казак понял, что спрашивают про него, поднялся и, хотя сразу узнал щуплую, съежившуюся фигурку своего хозяина, спросил:

— Кто это?

— Я это, я, — пролепетал Заяц. — Вставай, за тобой пришли…

В хлев ворвались двое полицейских с карабинами и уставились на лежанку Казака.

— Этот, что ли, бунтовщик? — спросил один из них и махнул рукой: — А ну, слезай!

Казак спрыгнул с нар, поправил пояс и шагнул вперед.

— В чем дело?

— Ты арестован, — сказал другой полицейский и вывел его во двор.

На дворе стоял Деян, какой-то молодой, бритый в штатском, трое сторожей и вся семья Зайца. Бритый в штатском подошел к Казаку и схватил его за пояс.

— Оружие есть?

— Нет.

— А если врешь?

Казак ничего не ответил. Он только презрительно улыбнулся и оглядел шпика острым, враждебным взглядом.

— Руки вверх!

Когда его с головы до ног ощупали и обыскали, штатский обратился к хозяйке:

— Мадам, будьте любезны — лампу!

— Что?

— Принесите, пожалуйста, лампу!

— Сейчас же! Живо! — засуетился Заяц и потянул жену за рукав.

Обыскали весь хлев, разбросали постель, подмели все застрехи, распороли подушку, перерыли, словно куры, всю солому в тюфяке. Искали в яслях, даже раскидали кучки навоза, которые Казак сгреб накануне.

Улики были вынесены во двор: большой нож с гладкой, черной рукояткой, несколько газет и три брошюрки.

— Другое оружие есть? — спросил бритый.

— Нет.

— А нам известно, что есть!

— Ищите!

Бритый многозначительно поглядел на Деяна, почесал под носом и, указав рукой, сказал:

— Ведите!

— Почему вы его забираете, господин старший? — обратилась к нему хозяйка. — Теперь вся работа свалится на нас!

— А ты что лезешь? — окрысился Заяц. — Убирайся отсюда!

Казак шагал впереди, за ним по бокам. — полицейские, затем — сторожа, и наконец, с важным и деловым видом выступали Деян и господин в штатском.

Деян что-то нашептывал ему, взмахивая руками, озабоченно и удрученно заглядывая в лицо собеседнику.

В полуподвале общины, заваленном старыми архивами, уже томились возчик Марко Гошев, Стойчо Дишлийче, Добри Терзиев, Эсемов и ремсист Теню Сливков.

— А мы-то думали, — встретил арестанта Марко Гошев, — что вся эта заваруха обойдется без Казака…

— Без него я бы отсюда ни шагу, — шутливо заметил Добри Терзиев.

— А тебя за что замели, пацан? — обратился Марко к Теню Сливкову.

— Ведь это я привез оратора…

— Вот как! Значит, и ты крепко влип… Но почему Найдю не видно? Поставим ему неявку…

— Найдю смылся, — сообщил Дишлийче.

— И Петко Минин, — добавил Эсемов.

— А к ним приходили?

— Еще бы! У Найдю аж все горшки перевернули… А меня… даже и не знаю, почему задержали…

— Чтоб ты с Митко повидался, — пояснил Сливковчик.

— Тебя ведь выбрали в антивоенный комитет?

— Да это еще до вчерашнего собрания!

— Не все ли равно. Семь бед — один ответ.

— Да разве меня одного выбрали?.. А Стефан Симов, Наню Нанков, Димитр Пенкелер?.. Правда, Стефан земледелец, а Наню и Пенкелер демократы…

— Демократы-то они демократы, да лучше с ними о демократии и не заговаривать, — сказал Добри. Терзиев. — Они давно от нее отреклись.

— Мало ли что… Как начнут податные и полиция душу из тебя трясти, от отца родного отречешься… А я про антивоенные дела говорю — если за это арестовывают, пусть арестуют всех…

— Они не дураки вроде тебя, — заметил Марко. — Скажут, что ты подстрекатель, а они — заблудшие овцы, вот и все…

— И ты туда же! — обиделся заробевший Эсемов.

— Честное слово!.. Спроси Казака!

— Верно! Верно! — встрепенулся Казак и все рассмеялись, увидев, как Эсемов со страхом и подозрением поглядел на них.

— Брешете, как собаки! — буркнул он и забился в пыльный угол.

— Все наверх! — крикнул полицейский, заглянув в подвал, и широко распахнул дверь.

В околийском управлении полиции их подвергли краткому допросу, а затем втиснули в узкую, грязную, но светлую камеру.

Марко Гошев посмотрел на обшарпанные стены, испачканные кровью мириад клопов, смел в сторону мусор и сел на грязный пол.

— Вечером прогуляются дубинкой по нашим спинам, а? — сказал он.

— Волков бояться — в лес не ходить, — ответил Добри Терзиев.

— Верно, Добри, верно, и я так понимаю, — сказал Марко, окутывая свое бледное, веснушчатое лицо густыми клубами дыма. — Одно только не могу понять: тебя и к хозяевам можно бы причислить, а ты переметнулся к батракам и голодранцам, за коммунизм с ними бороться… Посмотри-ка на своего старшего братца: голоса не подает, живет в свое удовольствие и на все ему наплевать…

— Братец-то? Хозяйство у него захромало, так он теперь со мной заодно. Было время, он о Советском Союзе и слушать не хотел, с прошлого года другую песню затянул: «Кто знает, что это за большевики!» — а теперь только слушает да головой кивает. «Справились, черти, — говорит, — пошло у них дело на лад…» Завяз по уши в долгах — что еще ему остается…

— Вот видишь, — сказал Марко с напускной серьезностью, — а мы по части долгов чисты, как стеклышко… Кто даст мне в долг?.. Что-нибудь зашибу за день — едим, не зашибу — затягиваем пояса… А вы — мелкая буржуазия, пропадаете, кризис вас душит, вот вы и тужитесь изо всех сил — там подлатали, тут подштопали, и все равно — глядь, и вы уже нашим братом, пролетарием стали… Так, товарищ Эсемов?

— Если и нет, то скоро будет, — раздумчиво ответил Эсемов.

— Ты Митко видел?

— Видел.

— Я тоже видел. Мелькнул вместе с Фикой у комнаты, где полицейские… Они уже, можно сказать, старожилы…

Высокий, тощий и сутулый полицейский распахнул дверь.

— Димо Казаков!

— Я! — проворно вскочил Казак.

— Пошли!

— Куда вы его поведете, Станчо?

— Марко, и ты в бунтовщики записался, чтоб тебя нелегкая забрала!

— Нелегкая заберет буржуазию, зачем ей я со своими драными портками! — сказал Марко и встал с места. — А что, Станчо, скажи-ка: врежете нам на всю катушку, или только так, попугаете?..

— Что заварили, то и будете расхлебывать…

— Загляни к нам потом, — крикнул Марко им вслед. — Мы с тобой старые друзья — сколько раз ты на моей телеге трясся…

Казак волновался. Куда его ведут? Вошли в длинное, одноэтажное строение. Полицейский отпер тяжелую железную дверь и втолкнул его внутрь.

— Ты у них, — буркнул он, — самый лихой, вот здесь и прогуляешься!

И щелкнул ключом. Казак оказался в темной как могила, бетонированной клетке. Сверху, над дверью, сквозь жалкое квадратное окошко проникала струйка бледного, тусклого света. Этот свет лишь дразнил глаза, и страшная, невообразимая тяжесть навалилась на сердце Казаку. Что с ним будут делать? Изобьют? Или сгноят в этой холодной, каменной гробнице? Кто заступится за него? Он остался один на один с заклятым и сильным врагом. Но ведь есть и организация… Как много протестов читал он в партийных газетах! Вспомнят ли там о нем… Что-то не верится! Кто он такой? О Фике, братьях Пантовых и Митко сразу же протелеграфировали и письмо в газеты написали, но ведь они совсем не то, что он…