Георгий Караславов - Избранное. Том первый

Севда молчала, опустив голову.

— Полное хозяйство, невестка! Уж куда лучше, — добавил он растерянно, замирая от страха.

Севда не подняла головы.

— Ты для меня — дитя родное, за десять лет ни в чем не поперечила, хочу тебя отблагодарить… Согласна?

Он весь напрягся в ожидании, даже уши у него будто подались вперед.

— Если дашь Большое поле, — тихо сказала Севда, не глядя на него.

Юрталан отшатнулся, горячая волна подступила к горлу, он с трудом перевел дух и махнул рукой.

— Невестка! — он опять наклонился к ней, умоляюще на нее глядя. — Не губи меня, дай и мне вздохнуть. Мало нешто мне горя оттого, что я сына потерял, а теперь и ты еще хочешь меня убить! Ты!

Севда хотела взглянуть на него, но не могла — глаза ее налились слезами.

Стоило ей вымолвить хоть слово, и она разрыдалась бы.

— Двадцать тысяч левов дам тебе сверх того! — сказал он и посмотрел на нее с надеждой. Но она стояла как одеревенелая.

Он резко откинулся назад и, облокотясь на пеструю подушку, стал внимательно разглядывать на потолке дырку от выпавшего сучка. Если она донесет, то ничего не получит, но какая ему от этого польза? Суд, тюрьма, судебные издержки, разоренье… Он не хотел и думать об этом, ему казалось, что он сойдет с ума. «Вот какую муку суждено было принять! — подумал он, по-прежнему глядя в одну точку. — Будь проклят тот день, когда в мой дом вползла эта мерзкая гадюка!»

Внизу подрались дети, слышался гам, кто-то заплакал, Юрталан вздрогнул, осмотрелся, будто просыпаясь, и встал.

— Как видно, больше мне тут делать нечего, — тихо и уныло сказал он. — Буду ждать тебя дома, подумай еще…

Хозяева и Севда проводили его до ворот, пожелали доброго здоровья, он простился холодно и безучастно, слегка кивнул всем головой, не переставая думать о том страшном ударе, который мог обрушиться на его голову…

После смерти Стойко и изгнания Севды Юрталан постоянно был занят делами и только теперь впервые почувствовал тишину и запустение своего дома. Батраки не появлялись по целым дням, он не видел их даже во время обеда и ужина. Алекси до полуночи пропадал в кофейнях, старуха, пришибленная, съежившаяся от холода, бродила по двору, копошилась в кладовке или погребе, изредка заглядывая на кухню. Когда Юрталан, очнувшись от тяжких дум, выходил на время из забытья, ему казалось, что наверху вот-вот раздадутся тяжелые шаги сына и тихие песни Севды. А раньше, при жизни Стойко, даже когда все уходили в поле и Юрталан, оставаясь один-одинешенек в доме, отдыхал где-нибудь в прохладном уголке, — он ощущал разлитое вокруг скрытое веселье, и сердце его полнилось довольством и радостью.

Теперь он часто задумывался о своем одиночестве и невольно содрогался от непонятного страха. Приходило ли ему когда-нибудь в голову, что он, как узник, будет лежать в кухне и, замирая от тревоги и сомнений, ждать прихода своей снохи! И придет ли еще она, протянет ли руку, чтобы спасти его, или столкнет в пропасть? Нет, она придет, он уверен в этом. Какой ей смысл отказываться от целого хозяйства? А выдав его, она теряет все. Но разве может разумный человек оттолкнуть такое богатство? Большое поле! Он не даст ей Большого поля, напрасно она мучает его, не соглашаясь на меньшее. Почему так получилось? Он размышлял об этом в эти тихие, тяжкие и мрачные часы, и ему казалось, что все это — божье наказание. Так на роду ему написано — потерять сына, а потом и все имущество.

До обеда Севда не пришла. Может, не смогла, занятая работой, и отложила до после обеда? Юрталан надеялся все уладить сегодня. Она уйдет от него богатой, он вздохнет с облегчением после таких мук, пойдет в корчму, увидится с людьми. У него нет больше сил терпеть, он стоит как привязанный у окна и дожидается, когда стукнет дверь. Но дверь не стукнула и после обеда. «Наверно, не хочет идти днем и ждет, пока стемнеет», — думал Юрталан. Но особенно поздно она тоже не придет, — позвать кого-нибудь с собой она не может, это вызвало бы подозрения.

Она должна прийти одна, пробраться, когда на улице меньше всего народу, как бы случайно зайти в гости. Да им и не о чем разговаривать — два слова, и дело с концом.

Но вечером Севда не может уйти из дому, не сказав матери, продолжал успокаивать себя Юрталан. А как она скажет, что пошла в гости к свекрови, когда та выгнала ее как собаку и наговорила ей столько обидных слов? «Она придет завтра! — решил Юрталан. — Скажет, что идет к кому-то другому, а зайдет к нам».

Юрталан лег рано, но его сигарета погасла только после полуночи.

— Довольно сосать эту отраву! — сердилась старуха. — Оставь ее, хоть пока лежишь.

Юрталан не отвечал ни словом, не шевелился, как будто не ему говорили. Нервы его были натянуты, он не переставал прислушиваться, словно все еще ждал сноху. Он слышал порой глухой топот тяжелых мужских шагов, вздрагивал от короткого и ленивого тявканья собак, улавливал легкие завывания студеного ветра за стеной. Около полуночи стукнула калитка, потом входная дверь — это Алекси виновато, на цыпочках возвращался домой. Он тихо поднимался по лестнице, медленно и осторожно переставляя ноги. «Не по хорошему пути пошел парень!» — подумал Юрталан, оторвавшись от своей неотвязной мысли, потому что и теперь, сквозь дремоту, он продолжал раздумывать над тем, найдет ли Севда время и повод зайти к нему. «Она и сегодня пришла бы, но, видно, не смогла!» — заключил он с уверенностью.

Юрталан проснулся очень рано с глубокой и смутной тревогой в душе. Он несколько раз моргнул и пришел в себя. Да, положение все то же. Прошли те спокойные утра, когда он просыпался с ясными планами работы на предстоящий день. Он встал, набросил на себя кожух и присел у печки.

— Что, уже рассвело? — сонно пробормотала старуха.

— Спи, рано еще.

Не зажигая лампы, чтобы не тратить попусту керосина, он тихонько отошел от печки, сел сгорбившись на маленький стульчик и закурил.

Медленно светало, морозные узоры на кухонном окошке оттаивали, пропуская первые проблески нового дня. Тяжелая и холодная зимняя мгла окутала молчаливое, озябшее село, и эта мгла не была похожа на густые и влажные туманы весны и осени, а напоминала ядовитый дым, пропитавший воздух. Покрытый льдом и изморозью двор был пуст. Печальным и унылым выглядело все в такое утро, даже голые, застывшие на холоде деревья казались поникшими от тоски. С улицы все чаще доносились быстрые и твердые шаги. Сквозь щели в воротах мелькали неясные фигуры прохожих. Юрталан знал, что Севда не придет так рано, и все же лихорадочно следил за этими фигурами, успевал даже различить, кто прошел — мужчина или женщина. Но почему сердце у него сжималось всякий раз, когда люди проходили мимо? И чем заметнее редела зябкая завеса морозной мглы и прояснялся день, тем сильнее Юрталан нервничал и беспокоился. По двору бродили куры и, размеренно кланяясь, выискивали, не завалялось ли где зернышко, потом бросались бежать, хотя никто за ними не гнался, словно просто хотели согреться, и укрывались под навесом. В будке у ворот лежали обе собаки. Время от времени они поднимали головы и прислушивались к каждому подозрительному шороху.