Георгий Караславов - Избранное. Том первый

Севда тоже понемногу успокаивалась. Тяжело и противно было ей торговаться, жалко стало свекра, этого старого, черствого человека, который всю свою жизнь маялся, чтобы накопить денег, разбогатеть. Если б это зависело только от нее, она согласилась бы молчать и за половину Карагёзова сада, но отец — он теперь не оставит ее в покое. «Зачем я сказала им, господи!» — сожалела Севда. Но сегодня она была так взволнована, так она обрадовалась, нанеся Юрталану удар, которого он меньше всего ожидал, что и сама не заметила, как рассказала обо всем матери. Старуха тут же потащила мужа в кладовку и все выложила ему. И вот что из этого получилось. Теперь даже если б Севда молчала, старики все равно разнесли бы тайну по всему селу…

Юрталан докурил сигарету, бросил окурок в печку, высморкался в широкий домотканый платок и встал.

— Пойду, — тихо и твердо сказал он. — Засиделся я.

Севда тоже встала. Только что она считала себя виноватой, плакала и даже как-то размякла, но сейчас, когда этот человек, заставивший ее так страдать, замолк и нахмурился, она снова возненавидела его. Губы ее опять строго сжались, в глазах появился сухой блеск.

— Подумай немножко, невестка, — кротко сказал Юрталан. — И о том — никому ни слова.

Севда, скрестив руки на груди, стояла возле него.

— Ни отцу не говори, ни матери, — все так же кротко наставлял он. — Если такое дойдет до чужих ушей…

— Ладно, — сказала Севда.

— Ну вот. А ты подумай, забеги к нам, потолкуем еще, сговоримся… Люди ведь мы, зачем нам из-за всякой ерунды волком друг на друга смотреть? Почему не жить по-свойски, как родные… Меня держись, а я тебя не оставлю… Без людей жить нельзя, невестка.

— Правильно, — ответила она механически.

— Ну вот! — обрадовался Юрталан и пошел к двери, но, взявшись за ручку, остановился и, оглянувшись, прошептал:

— Подумай, а если не захочешь идти к нам, я приду опять…

Юрталан шел как в дурмане. Смеркалось, от реки тянуло пронзительным, острым холодом. Слышалось тихое бормотанье оттаявшей быстрины и едва уловимое тарахтенье мельницы на том берегу, скорчившейся под своей белой крышей, за оголенными, взъерошенными вербами.

Он шел и озирался вокруг, будто не узнавая улицы. Все случившееся сегодня казалось сном. Старый страх, мучительный страх первых месяцев после убийства, охватил его с новой силой. «Что со мной будет?» — спрашивал себя Юрталан и раскидывал умом, как бы выпутаться из всего этого полегче и понадежнее. Позвать Севду в общину и запугать ее там? «Нет! — отбросил он эту мысль. — Нет у меня такой власти, чтобы вызывать и запугивать ее!.. Если б было что другое, для нее опасное, как это мое!..» Но что? Он искал, рылся в своей памяти и ничего не находил. «Наговорить на нее? — спросил себя Юрталан. — Оклеветать, подстроить ей что-нибудь! А потом — будет молчать она, промолчу и я!»

Но как ее оклевещешь? Он махнул рукой. Оставалось только просить ее и задабривать.

Юрталаниха увидела из окна кухни, как муж вошел во двор, и у нее сразу кольнуло под ложечкой.

— Ну, что? Уговорил? — спросила она еще с порога.

Юрталан криво усмехнулся.

— Мало ей телушки?

— Какая там к черту телушка! — вспылил Юрталан. — Звезду с неба ей подавай.

— Чего же ей надо, бесстыднице, мало ей этого?

— Схватила за горло — ей теперь всего мало! — раздраженно ответил он, садясь на лавку.

— Земли небось требует? — спросила Юрталаниха, испытующе глядя на мужа.

— Эх, какие бы она нивы ни попросила, я дал бы ей не моргнув глазом, да она…

— Какое же поле она хочет?

— Какое? Большое поле.

— Господи боже, пресвятая богородица! — всплеснула руками старуха. — Все ли у нее дома, у этой стервы, порази ее господь, ни дна ей, ни покрышки, чтоб у нее язык отнялся, руки отсохли, ноги не носили, чтоб ее черви в могиле сожрали, чтоб ей в смоле кипеть, змее проклятой, ишь разинула пасть, проглотить нас хочет… Большое поле, а?.. Не подавится ли она, шлюха проклятая, яловица распутная, сука паршивая!.. А-а-а! — закивала головой старуха. — Знаю, знаю, почему она хочет это поле, знаю! Хочет подыскать себе быка поздоровее, корова бешеная, чтоб ей на кладбище его найти, чтоб ей брюхо свое надорвать, ослепнуть и оглохнуть за то, что на наше добро зарится!.. На-кось выкуси! — И старуха, хлопнув себя по бедру, повернула к дверям.

— Довольно. Распустила язык! — прикрикнул Юрталан. — От твоей болтовни толку никакого, а повредить может. Еще, не дай бог, услышит кто…

Старуха боязливо осмотрелась кругом и притихла. Но немного погодя опять завертела головой.

— Господи, боже мой! За какие грехи ты нас так наказываешь? В церковь ли я не хожу, свечей ли тебе не ставлю, поклонов не кладу? Даров ли мы тебе не приносили?.. Стойко, Стойко, сынок мой дорогой! За столько лет не распознал ты ее, яловицу проклятую, столько лет с ней цацкался, чтоб ее черти забрали! Как же это ты, сынок, не подумал, рассказал ей все! — протяжно причитала Юрталаниха.

— Довольно выть! — гаркнул Юрталан. — Ты бы еще громче орала, чтобы все село услышало. Тут подумать надо да решить, как быть дальше.

— Надо, Тошо, надо подумать.

— Вот что! — начал он доверительно. — Поле все равно придется отдать, без этого не обойдешься, так решим, какое лучше отдать.

— Да, да, не обойдешься! — повторяла она, качая головой.

— О Большом нечего и говорить.

— Нет, нет, Тошо.

— Не отдам его, пусть меня хоть живьем сожгут.

— Не отдавай, Тошо.

— Дадим ей участок у двух дубов.

— Большой он, Тошо, жаль мне его! Какой овес родится на нем, да не только овес… Помнишь, в тот год, когда мы отделились, какая кукуруза там выросла — на диво…

— Помню, помню! — нахмурился Юрталан. — Ты лучше скажи, что мне ей отдать, не мели попусту.

— Может, отдать тот кусочек, что у кургана.

— Много ты понимаешь! — Юрталан презрительно посмотрел на жену. — Сказано — бабий ум. У кургана! Те двадцать декаров, что у двух дубов, можно купить за семь-восемь тысяч левов, а три декара у кургана теперь и за тридцать тысяч никто не отдаст. Поле у дубов ничего не стоит, а что оно побольше, так она скорей может на него польститься. А с половиной Карагёзова сада целое хозяйство выйдет.

— И полсада?

— А то как же! — пожал плечами Юрталан. — Ничего не поделаешь, этот сад они уж своим считают. Ты же помнишь — сват и тот его помянул. Сказал я как-то, что отпишу его Стойко с Алекси, ну она и уцепилась за это… Только б согласилась.

— Только б согласилась!

Юрталан сел на лавку и, закусив ус, задумался, глядя в угол. Во рту у него был противный вкус, в ушах шумело, как после хины, в голове толпились и наскакивали одна на другую разные мысли. Как перевернулась его жизнь за один день! Еще сегодня утром он чувствовал себя гордым, независимым, строил какие-то планы, собирался купить что-то в городе, послать туда Алекси — сначала к Тоню, чтобы немного поднаторел, а потом и на самостоятельное дело. А он со старухой сидел бы дома, смотрел бы за хозяйством. Заставить сына работать на земле не удавалось, а Юрталан старел, и ему становилось не под силу постоянно воевать с батраками и поденщиками.