Георгий Караславов - Избранное. Том первый

Стемнело. Со двора доносился воловий топот и окрики батраков. «Поят скот, — подумал Юрталан. — Но почему так поздно?» В другое время он бы им глаза выцарапал за то, что в такую темень выпустили буйных волов на обледенелый двор — они же могут поскользнуться, ногу сломать. Но теперь ему и в голову не пришло подняться и их выругать.

— Тошо! — испуганно окликнула его жена. — А те старые упыри не знают про это?

— Думаешь, она сказала им?.. — Юрталан скривил губы. — Не знаю…

— Коли сказала, ничего не стоит ей давать. Все равно разболтают…

Юрталан побледнел.

— Нет, нет! Не так она глупа, чтобы сказать им. Знаю я ее, сама свои делишки обделывает.

— Сходи к ней завтра, опять сходи, — стала настаивать старуха, — обещай дать, что уж надумал, и скажи, чтоб молчала… чтоб никому ни словечка!

— Говорил я ей!

— А она?

— Она — ничего. Никому вроде бы не говорила, а там — кто ее знает.

— Пойди, пойди завтра! Да пораньше.

— Пойду! — в задумчивости покорно произнес Юрталан.

И старуху порадовало, что он хоть раз послушался ее…

Севда сидела согнувшись у очага и время от времени подправляла тлеющие сырые дрова. Слышно было их тихое шипение, желтая пена кипела на концах обуглившихся поленьев. Севда часто наклонялась и дула в печку, чтобы усилить колеблющееся пламя. Едкий дым бил ей в лицо, она морщилась, моргала и быстро отворачивалась в сторону. По щекам текли слезы, и она вытирала их концом фартука. Два-три полена посуше ярко вспыхнули, очаг запылал, и сырые головни зашипели еще громче. Севда откинулась назад. Щеки ее раскраснелись. Она сидела забывшись, губы ее нервно подергивались, в уголках красивых глаз блестела прозрачная влага. Горе томило ее, хотелось плакать. Как тяжела и противна была жизнь, та самая жизнь, которой она так радостно шла навстречу! С какой уверенностью мечтала она о том, что народит детей, будет растить их в своем доме и радоваться на них глядя, а муж станет вести хозяйство и по временам советоваться с ней! Она завидовала теперь своим подругам, которые были выданы в гораздо более бедные дома и давно уже обзавелись детьми. Они терпели нужду, работали до изнеможения, но были в тысячу раз счастливее ее. А с какой завистью они смотрели на нее, когда она выходила за самого богатого парня на селе! «Боже мой, почему все так обернулось? — спрашивала себя Севда, подавленная горем. — Почему и я не пожила, почему и я не порадовалась, как люди?» Как мало видела она хорошего в жизни! Школа, затем та пора, когда на девушек в доме смотрят, как на обузу, от которой надо своевременно избавиться, короткая пора девичества, первые проказы и шутки с парнями. В праздничные дни они стекались к ее воротам, как бараны к кормушке. Она еще не могла понять, почему они толпились возле нее и почему прощали ей, когда она лукаво водила их за нос или смеялась прямо в глаза. Другим девушкам и за более мелкие проказы они жестоко и без промедления мстили. Потом пришла ее любовь к Стойко. Почему она влюбилась в него? Он и впрямь был красивый и стройный парень, рассудительный и кроткий, но ей все казалось, что любовь пришла как-то сразу, неожиданно. Все кругом говорили о Юрталановом богатстве, и все девушки вздыхали по Стойко. Его первые взгляды, первые заигрывания и долгие ожидания у ворот подсказывали ей, что она победила всех девушек села. Севда знала, как они завидуют ей, и это радовало ее. Сердце у нее готово было выпрыгнуть из груди от волнения, когда он в первый раз попросил у нее платочек и она украдкой вложила его ему в руку. Целый год любовь их выражалась лишь во взглядах, вздохах и легких заигрываниях. Сначала Стойко приходил к их калитке только по праздникам и вместе с парнями, но потом стал пробираться один и проводил здесь целые дни. Хоро они танцевали плечо к плечу, на ярмарках вместе обходили палатки, радовались, смеялись. Он бывал только на тех посиделках и гулянках, на которые приглашали и ее. Встречи в тростнике, сватовство, свадьба и первые дни после нее — вот и все, что было хорошего в ее жизни. Потом все пошло через пень колоду. Десять лет она мучилась в кулацком доме, десять лет работала как скотина, унижалась перед свекром и свекровью, и все для того, чтобы они в конце концов ее выгнали. Свекор — вот от кого все ее муки, хоть он и притворялся вчера святым и плакал перед ней. Тяготила ее эта распря из-за имущества. Она согласилась бы взять, что ей дают, и отступиться от всего остального. Но отец не давал ей покоя. Вот он опять покашливает во дворе, радостно возбужденный и ухмыляющийся.

— Ох, когда же кончится этот проклятый мороз! — сказал Казылбаш, обивая царвули о порог и дуя в пригоршни. — Что ты там делаешь, Севда?

— Варю фасоль к обеду.

— Хорошее дело! — одобрил он, присаживаясь рядом с ней на корточки. — Дровец не нужно? А то пойду нарублю немного — не для этой, так для той печки понадобится.

— Зачем для той?

— А разве сват Тошо не придет?

— Может, и не придет, — ответила она сухо.

— Придет как миленький, что ему остается! — сказал он, потирая руки, — Только ты держись, слышишь? Стой на своем! Такой золотой птенчик раз в жизни на плечо садится. Большое поле — ничего другого тебе не нужно! Хочу я на нем покопаться, чтоб увидел он, что значит земледелие. Юрталан все знает! Все понимает! Только у него все ладится, только его земля родит! Как ему не знать, как не понимать! Да в такую землю головешку воткни и та корни пустит.

— Погоди, медведя еще не убили, а ты уже шкуру делишь! — строго, даже сердито заметила Севда.

— Освежеван уже медведь, и шкуру вот сюда, домой, мне принесут. Увидишь!

И верно — Юрталан пришел в тот же день перед самым обедом. Его встретили Казылбаш с женой, Севда и две снохи. Тут же вертелись дети, которые путались под ногами у взрослых и спешили тоже поздороваться с гостем.

Такая шумная и торжественная встреча смутила Юрталана. «Неужели и эти уже знают?» — подумал он. Вчера он приходил — что она им сказала, не проболталась ли? Сегодня вот опять он тут — даже если она им ничего не говорила, они сами начнут его в чем-то подозревать.

— Вот что, невестка, — сказал он тихо, как только они остались вдвоем, — если тебя будут спрашивать, зачем я прихожу, скажи, что хочу выделить тебе кое-что из имущества, только делаю это тайно от своих домашних… Так и скажи, потому что… ты и без того получишь что захочешь…

— Ладно, — ответила Севда.

Юрталан приободрился.

— Я так все устрою, что будешь благодарить меня до конца дней своих, — продолжал он. — Ты знаешь мой земли, сама поймешь. Это целое богатство для того, кто разбирается в таких делах. Во-первых — половина Карагёзова сада. Что тебе полагается, твоим и будет. Вторая половина Алексина, о ней нечего говорить. Потом — нива у двух дубов. Большая нива — эге-е, целое поле. Сей, что захочешь, и не робей. Сколько денег я с него выручил, сколько денег… Оно кормило нас, когда мы отделились, без него мы бы пропали. Но и отдых я ему давал, без вспашки да севооборота там никак нельзя. Еще дам тебе ниву у Помакского тракта, земля там — чистое золото. Телушка, которую я тебе обещал, тоже, считай, твоя. — Юрталан посмотрел на Севду. — Ну, что скажешь, а?