Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Ну, до свидания, — сказал вдруг Илия.

— Ты что, уходишь? — встрепенулся Иван.

— Доброго здоровья тебе желаем, — певуче протянула старуха. — Матушка твоя как поживает, хорошо ли?.. Она ведь тоже намучилась, бедная… А паренек твой, должно быть, уже подрос, а? Его Вылко зовут, что ли?

Иван пошел проводить приятеля. Когда они завернули за угол мякинника, Илия упрекнул его:

— Ты, Ванё, что-то отвиливать начал… Нас и так мало… А без Минчо нам еще труднее стало…

— Работа мешает, Илийка, — оправдывался Иван. — Все на мои плечи легло. Сам знаешь, каково это!.. Еще никак не могу поправить свои дела…

— Все мы так. Думаешь, мои дела лучше твоих? Забеги как-нибудь вечерком, а работа что — ей конца нету…

— Да и вечерком… знаешь… бабы, ведь их одних нельзя оставить, — промямлил Иван.

Подойдя к воротам, они снова разговорились. Старуха спряталась за веялку и смотрела на них. Илия опять размахивал руками, опять показывал пальцем куда-то в пространство и угрожающе мотал головой.

— Чтоб его черви сгрызли, лодыря! — прошипела старуха и отошла.

Тошка подметала гумно, убирала метлы, решета, лари, мешки, лопаты, грабли. Кончилась тяжелая работа на гумне. Прошло черное, ужасное лето. Что-то ждет ее впереди?

Она нагнулась, чтобы поднять лопату, и в это время старуха сказала, словно говоря сама с собой:

— Вот уж и через плетень к нам прыгать повадились.

Тошка вспыхнула, волна лютой обиды ударила ей в голову и помутила ее рассудок. Но она быстро опомнилась и повернулась к свекрови.

— Кто ж это прыгает, мама?

— Да женихи.

Ясно было, на кого намекает свекровь, — Илия Вылюолов был вдовец.

— Как тебе не стыдно, мама, как не грех! — взорвалась Тошка и разразилась дикими, отчаянными рыданиями.

Вначале старуха опешила, но, сразу же стряхнув смущение, остервенело огрызнулась:

— Что он, ради меня приперся, что ли?

— Да неужто я его завлекала?

— А я почем знаю! Пока сука хвоста не поднимет, кобели не сбегутся.

— Ох! Ох! Ох! — застонала Тошка, корчась, как раненая. — Как тебе не стыдно!.. Как у тебя духу хватает так говорить!..

Старуха окинула взглядом соседние гумна, опасаясь, как бы кто-нибудь не подслушал их стычки.

— Чего мне стыдиться? — холодно спросила она. — Я, что ли, собираю их на гумнах?

— А я разве собираю, мама? Зачем ты так говоришь? — промолвила Тошка, умоляюще глядя на свекровь и ломая пальцы.

— Вот он! — И старуха показала пальцем на ворота. — Чего ему тут надо, этому Вылюолову? Он давно вдовеет, так и шел бы к Киприне Велике, раз уж ему невмоготу — душа по бабе горит!..

Старуха хотела сказать: пускай Илия женится на Киприне, если уж хочет жениться. Но Тошка иначе поняли ее слова.

Киприна Велика была вдова. Несколько лет назад у нее убили мужа, с которым она и года не прожила. От горя ли, от тоски ли, молодуха не выдержала и помешалась. Она торчала перед общинным управлением, целыми часами ожидая кмета, плевала на него, бранилась. Одно время за нее взялись — стали возить ее по больницам, по сумасшедшим домам, потом вернули домой. А спустя несколько месяцев она родила мальчика, родила, можно сказать, на ходу, прямо на улице, словно овца. Тут все село загудело. Кто отец ребенка? Гадали, подсчитывали месяцы, прикидывали, наконец решили, что забеременела она где-нибудь в больнице или в поезде, и перестали о ней говорить. Новость потеряла для людей интерес, когда выяснилось, что отец ребенка не их односельчанин, а кто-то чужой. Но имя помешанной матери стало служить предметом для насмешек.

Тошка вскрикнула, словно ее что-то пронзило.

— Кричи громче! Кричи, чтоб тебя вся улица слышала! — накинулась на нее старуха. — Ну-ка, ступай домой, тут больше делать нечего… А что нужно убрать, я сама уберу…

Тошка, сгорбившись, поплелась к двору. Ей хотелось идти быстро, хотелось бежать, но не было сил. А почему она спешила? От чего хотела убежать? В этом она не могла отдать себе отчета. В голове у нее мутилось, в душе творилось что-то страшное. Тут она вспомнила про Пете. Ей хотелось увидеть и приласкать его, но что-то толкало ее прочь. А мальчуган убежал играть за омет, мать и не знала, что он там. И вот перед глазами ее возник колодец, холодный, глубокий, с большим светлым оком воды. Потом она вспомнила про веревку за кухонной дверью, ту самую веревку, которой Минчо обвязал подрытое дерево. Тошка убежала в чулан, повалилась наземь как подстреленная и заголосила. Когда она вдоволь наплакалась, тяжелый комок у нее в груди словно пообмяк, пообтаял. В чуланчике было темно и тихо, сюда не могли проникнуть взоры любопытных соседей. Она плакала долго. А когда не стало сил плакать, застонала тоскливо и жалобно, как брошенный котенок.

— Минчо, дорогой мой, милый сердцу моему, зачем ты меня покинул, на кого ты меня покинул?.. Или ты не знал, какая она?.. Ох, матушки, затравила она меня, убила… Вся душа у меня выгорела, а не к кому мне пойти, некому пожаловаться. Осиротела я, матушки, осиротела и почернела… осталась одна-одинешенька кукушкой куковать…

Причитала она еле слышно, и голос ее постепенно становился все более хриплым. А слезы текли непрестанно, текли, очищая ей душу и сердце, омывая ее своей чистотой и прозрачностью. Горький комок, застрявший в ее груди, словно растаял, как кусок льда в тихой глубокой воде. И все ясней и отчетливей становилась новая успокоительная мысль, пришедшая ей в голову. Она умрет, освободится. Для нее нет больше жизни, нет радости, нет светлого дня. Пусть живут деверь и свекровь, пусть радуются. Вот так же наложила на себя руки Лена Милчева. Зато уж и свекрови ее нет покоя от людских толков. Куда ни пойдет, все на нее пальцем показывают: «Уморила красавицу сноху, проклятая».

Когда Иван вернулся на гумно, старуха просеивала остатки обмолоченной кукурузы и шмыгала носом, словно простуженная. Сын вытянулся перед нею в струнку, по-солдатски. Он знал, что приход Илии и их перешептыванья не пройдут ему даром: не миновать материнского гнева и попреков. Иван ждал их, виновато моргая. Но старуха только ловко трясла продранным решетом, словно и не замечая сына.

— Ну, что? — наконец осведомился он робко.

Старуха чуть-чуть повернула голову, но — в другую сторону. Ее худые руки двигались, словно маховики машины, пыль вилась облачком вокруг ее босых исцарапанных ног.

— Мама!

Она и тут на него не взглянула.

— Ну что с нею делать! — проговорил Иван, мотнув головой и с трудом проглатывая слюну.

Старуха положила решето и взяла в руки метлу.

— Где невестка? — спросил Иван, уже начиная сердиться. «Неужто что-то случилось?» — обожгло его неприятное предчувствие.

Старуха подмела вокруг мусорной кучи. Судя по всему, мела она только для того, чтобы чем-то занять руки.