Георгий Караславов - Избранное. Том первый

— Как все справляют, так и мы справим! — огрызнулась старуха. — Нельзя же нам от людей отличаться…

— Спроси меня, так я скажу, что поминок и вовсе не нужно справлять…

— А я тебя не спрашиваю! — вызывающе отрезала она.

Иван вспыхнул, но сдержался.

— Это почему? Кто я такой в нашем доме — батрак?

Старуха не ответила, но Иван заметил, как загорелись ее глаза под черным платком.

— Сколько нужно денег? — спросил он, смирившись.

— Сколько? Надо купить пару башмаков — не в царвули [2] Крестьянская обувь из сыромятной кожи. же его обряжать… Потом… немножко конфет, носовые платки, свечи…

— Ну, а… кого будем обряжать?

— Я уже сама выбрала, — быстро ответила старуха, качнув головой. — Это не мужское дело.

— Ты-то его выбрала, а вот выберем ли его мы? — сказал Иван немного резким тоном.

— Малый хороший…

Иван встрепенулся.

— Хороший! Хороший! А кто ж он такой?

— Стаменко, свата Пеню сын…

— Какого это свата Пеню? — насторожился Иван.

— Свата Пеню Трендафилова. В селе один сват Пеню, не сотня же их!..

— Не будет этого, — сказал Иван.

— Нет, будет, нет, будет!.. Я уж им и словечко замолвила…

— Я твое слово ни во что не ставлю!

— Почему так, сынок? Почему ни во что не ставишь? — вскипела старуха и нахохлилась, как наседка.

— Потому что потому… Этот мерзавец!.. Прохвост! Чтобы я да пустил его к себе во двор! И мы его обрядим, чтоб он нам брата заменил!.. Породниться с такими разбойниками!..

— Почему это они разбойники, а?..

— Потому что приспешники Ганчовских, вот почему! Или сама не знаешь?.. Забыла, как в прошлом году он чуть не убил брата из-за сельского выгона?.. А теперь хочешь его обрядить?.. Срам! Да ты из ума выжила!..

— Глядите, какого я умного сына вырастила! — проговорила старуха, показывая на него рукой. — Больно уж ты много знаешь, больно много понимаешь… Что было, то сплыло, сынок, — продолжала она мягче. — Раньше ссорились, теперь помирились. Не хочу я, чтобы ты со всякими бездельниками путался да чтоб тебя в управление таскали… Хочу, чтобы мы с такими людьми дружбу водили, какие побогаче да посамостоятельней. Хватит нам водиться со всякой голытьбой…

— Ишь она какая! Рубашки на теле нету, а туда же — хочет от голытьбы бежать… Ну что ж, ступай! Ступай к Ганчовским! Плюй на братнину могилу!

И он слегка толкнул мать в плечо.

— Убей меня, убей! Ну-ка, убей! — взвизгнула старуха, и губы у нее задрожали. — Бей меня! Колоти, раз я тебя выкормила, орясину такую! И за что? За то, что я тебе же добра желаю… Да ведь я ради тебя это делаю! Ради тебя!.. Хочу породниться с зажиточными, чтоб и ты хорошее увидел… Ганчовский — человек сильный, глядишь — и поможет тебе, на службу тебя определит…

— На черта мне его служба! Ты обо мне не заботься! Слышишь? Голый ли я хожу, голодный ли, это уж мое дело… — Бледный, взволнованный, Иван подступал к старухе, размахивая кулаком. — Пускай вернет выгон, а служба его, разбойника, мне не нужна…

— Как бы не так! Вернет — жди-дожидайся! Да и тебе-то какая польза, вернет он выгон или не вернет? Пускай им кметы [3] Сельский староста. подавятся. Ты о себе заботься, о себе. А то вздумает кто-нибудь твое украсть, так из-под носа у тебя стащит…

— Хватит! — Иван махнул рукой. — А что ты затеяла, того не будет, поняла? Этот негодяй, Пеню, Трендафилова сынок, ко мне во двор не войдет, так и знай…

— Больно нужно ему! Ну что ж, не хочешь, не надо, насильно мил не будешь. Живи своим умом, непутевым, поглядим, что выйдет! — сказала старуха, качая головой.

— Что выйдет, то и выйдет, — проговорил Иван, смягчаясь.

Но старуха опять вспыхнула.

— Сам выберешь парня, сам! Выбирай, я тебе мешать не буду. Вот возьми Вылюоловче, не гляди, что он вдовец. Пусти волка в кошару…

— Как — Вылюоловче? — переспросил Иван, не поняв ее намека. — Да ведь полагается холостого и чтобы моложе покойного был.

— Не знаю… Я ничего не знаю… В этом доме я не мать, а собака… Раз уж вырастила такого разумного сына, нечего мне его заботы на себя брать…

— Это самое я тебе и сказал: не бери на себя моих забот…

— И не стану. Буду себе сидеть сложа руки, да глядеть. Делайте как хотите да как сами знаете, я вам мешать не буду… Я ничего не понимаю, глупа стала, проста… Валяй выбирай парня.

— И выберу.

— Ну и выбирай.

Наутро старуха подошла к Ивану и спросила сухо:

— Кого выбрал?

Иван немного подумал и, поняв, что она спрашивает всерьез, ответил негромко, но решительно:

— Младена, сына Димо Стойкова.

Старуха вздохнула свободно. Парень хороший, думала она, повадки у него как у Минчо были, да и отец человек степенный, неглупый. Поля у него в порядке, хозяин он хороший, в селе его уважают. Жаль только, что Димо хоть и немолодой человек, а тоже запутался в этой дурацкой политике; только это ей не нравится…

Стол накрыли под навесом. Гости доедали угощение, стряхивали крошки с груди, вытирали лица платками. Женщины посматривали на Младена, шарили глазами по сложенным около него подаркам и мысленно оценивали их.

— Хорошо его обрядили, — шепнула Станка Сарайдаркина Гане Малтрифоновой и тут же подумала: «Ну и наряд! Только вид показали, что не оставили малого без подарков…»

— Нового ничего не подарили, — отозвалась Гана.

— Башмаки новые.

— Только башмаки…

Как раз напротив Младена сидела Гела Арнаутка. Младен надел праздничную, пасхальную безрукавку Минчо и его летние шаровары, полинявшие и пообтершиеся на швах, а подпоясался его новым кушаком.

— Широковаты ему шаровары-то, — сказала Арнаутка своей соседке и показала глазами на Младена.

— Минчо, прости его господи, был поядреней, — отозвалась соседка, загребая ложкой кутью и не спеша проглатывая ее. Она уже осмотрела все подарки и все оценила, так что теперь добавила, не глядя на парня: — А все же неплохо на нем сидят…

Но Арнаутка уже не слушала ее — она старалась расслышать слова Димо Стойкова.

— Ну и как же, ты говоришь, обстоят дела с выгоном Георгия Ганчовского? — спросил дядя Продан.

— Да что, знаешь, даже в общине ничего толком объяснить не могут, — ответил Димо, размахивая руками. — Говорят, будто следствие начато, но докуда оно доведено, не знаю, не могу врать. А Ганчовские прямо взбесились: стращают свидетелей, сулят взятки, грозятся выселить всех своих супротивников…

— Коли так, все село выселить придется, — ввернул старичок в бурых шароварах, бросив на Димо хитрый взгляд из-под густых поседевших бровей.

— Ничего у них не выйдет, — успокоительно кивнув головой, заметил дядя Продан. — Уж если народ поднимется за свои права, трудно против него идти… Когда Минчо за это взялся, я не верил, что выйдет толк. Я ему говорил: «Поднять все село против Ганчовского — это гиблое дело. Ведь Ганчовский, он — сила, с ним шутки плохи». А оно вон как вышло… Мало-помалу люди так ощетинились, что теперь и не узнаешь их… Правда, дело это общее, потому и не так стараются, как надо бы, ну да и то хорошо…