Нгуен Хонг - Избранное

— Ну, хватит, хватит, кланяюсь тебе в ножки, уж теперь-то я тебя знаю!

Ты Лап Лы настолько разволновался, что забыл даже о своей трубке. Нам сказал:

— Ладно, она пошутила. Хватит вам спорить, а то язык отвалится. Дососи-ка лучше свою трубку, и давай махнем на Хали, погуляем с девочками.

Бинь стукнула Нама по спине и сказала игриво:

— Я тебе покажу гулянки!

Нам скорчил гримасу:

— А вот возьму да поеду, что ты мне сделаешь?

Бинь, притворяясь разгневанной, повернулась к Ты Лап Лы:

— Так это ты сманиваешь моего мужа? Хорошо же, вот наведу на тебя легавых, посмотрим, как ты тогда погуляешь.

— Тем лучше, сестричка, а то я совсем пустой; в тюрьме хоть харч казенный — жри себе на здоровье!

— Ты что, серьезно?

— А то нет!

Ты Лап Лы хотел было продолжить свои жалобы, но Ба Бай сунул ему в рот трубку. Ты ухватился за нее и так затянулся, что плечи его поднялись чуть не до ушей.

Тлеющая трубка покоилась на закопченном стеклянном абажуре, издавая мерное бульканье, похожее на переливы далекой свирели, и наполняя воздух тем странным, пьянящим ароматом, который подчиняет своей власти душу и тело курильщиков.

Острые глаза Нама из Сайгона, Ты Лап Лы и Ба Бая постепенно стали мутными, как туманные кольца опиумного дыма. Трепещущий огонь светильника, наполненного арахисовым маслом, то опадал, то вспыхивал, бросая яркий свет. В его неверных лучах всем троим мерещились странные, таинственные видения, дивные райские картины.

Ба Баю пригрезилось, будто настал наконец долгожданный день и он встретил красивую шикарную мадам. Они сказали друг другу лишь несколько слов, но она уже улыбается ему. Он обнимает ее. Он ласкает ее и нежно целует. Ее упругие круглые груди трепещут под шелковой блузкой, и он чувствует, как жаркое пламя страсти пронизывает все его существо… Их тела сплетаются… Минуты бегут за минутами… Вдруг женщина звонко смеется, сбрасывает косынку. И тогда в свете лампы — это светильник, заправленный арахисовым маслом, — вырисовывается нежное лицо с розовым румянцем на щеках, блестящими черными глазами и неподкрашенными, но ярко очерченными красивыми губами… Загадочно белеют чуть влажные зубы… Легкое дыхание ее благоуханно и пьяняще. О чудо! Ведь это Восьмая Бинь! Она — женщина, пленившая Нама из Сайгона, женщина, о которой давно уже страстно мечтает Ба Бай…

Легкие кольца опиумного дыма плывут и тают…

Подобно Ба Баю, Ты Лап Лы устремил куда-то вдаль невидящие, пьяные глаза. В одно мгновение дом близ Малого базара, пристанища хайфонских бедняков, преображается в грандиозный дворец… Перед дворцом большое озеро и роскошный сад… И все это принадлежит Ты Лап Лы… Дворец возвышается над шумным богатым городом. У Ты Лап Лы свои автобусы, на которых он возит пассажиров, у него грузовые шаланды, он богат и счастлив…

Кто бы подумал, что у Ты Лап Лы такие мечты?

Легкие кольца опиумного дыма плывут и тают… Нам из Сайгона смотрит прямо перед собой пьяным, тяжелым взглядом… В жизни Нама все переменилось. Он больше не атаман, не голова братвы… В руках у него еще бо́льшая власть, он стал еще могущественней и грознее. Ему подчинены самые крупные игорные дома Ханоя, Хайфона, Намдиня и других городов Бакки [25] Бакки — старое название Северного Вьетнама. . Это не значит, конечно, что имя его вписано в патенты… Нет, он не имеет никаких дел с властями. Он прекрасно все устроил. За Нама работают подставные лица, они загребают для него деньги. Он не подвластен никаким законам… Нам из Сайгона — некоронованный король… И Бинь теперь тоже живется легко: ест, пьет в свое удовольствие или сидит себе на роскошном ложе с дорогими инкрустациями и принимает дань от игорных домов. А сам Нам… он разъезжает на собственном автомобиле — сегодня в Шамшоне, завтра в Тамдао [26] Шамшон и Тамдао — курортные места в Северном Вьетнаме. , послезавтра в Хюэ, потом в Сайгоне, в Гонконге, в Шанхае… и везде швыряет деньгами… Деньги — мусор… Главное — чтобы имя его прогремело повсюду…

Пелена опиумного дыма медленно тает, растворяется в воздухе. В печке тлеют алые угольки и бросают причудливые розоватые блики на белую стену.

Висевший над огнем чайник закипел, вода брызнула на зашипевшие угли. Бинь вздрогнула, сняла крышку и тихонько сказала:

— Эй, большие! Кто из вас выпьет чаю? Или вы уже совсем одурели?

Ответа не было.

Бинь налила кипяток в маленький фарфоровый чайник, заварила чай и принялась тормошить Нама:

— Будешь еще курить? Или хватит, накурился? Давай я приберу, уже совсем поздно!

Но Нам только пробормотал что-то… Бинь попробовала растолкать Ты Лап Лы и Ба Бая:

— Вы заночуете здесь или пойдете домой?

Когда они наконец открыли глаза, Ты торопливо сказал:

— Домой! Домой!

— Я позову рикшу, хорошо?

Ты Лап Лы сладко зевнул.

— Позвать тебе рикшу? — снова спросила Бинь.

Ты Лап Лы мотнул головой:

— Нет, не надо.

— Ты что, собираешься топать пешком отсюда до Красной пагоды?

— Что делать?! В кармане не шиша, прикажешь рикше последнюю рубаху отдать?

— Ладно, хватит трепаться, ты что, и вправду высох?

— Святая правда, — тяжело вздохнув, ответил Ты Лап Лы, — я нынче совсем высох. Подвернулся было старый продавец свиней, да ты мне дорогу перебежала.

Бинь задумчиво взглянула на усталое лицо Ты Лап Лы, потом наклонилась, вытащила у Нама из кармана бумажник и, взяв три пиастра, протянула Ты:

— Вот, возьми пока.

Ты, поколебавшись, взял деньги. Ба Бай покосился на него:

— Зачем берешь у нее деньги?

— Это же мелочь, Ба, — возразила Восьмая Бинь. — У него ведь нет ни гроша, чего тут чиниться?..

Ба Бай злился на Ты совсем не потому, что тот взял деньги: он ревновал его к Бинь.

Уже на улице раздраженный Ба Бай подождал, пока Бинь вышла закрыть за ними дверь, и, криво улыбаясь, стал прощаться:

— Ладно, женушка Ты, пардон, женушка Нама, спокойной ночи!..

Бинь не поняла намека, простилась с ними как ни в чем не бывало и, заперев двери, вернулась в комнату.

Утром Бинь приготовила завтрак и собралась разбудить Нама, но увидала, что он не спит. Не дожидаясь, пока она подойдет поближе, Нам схватил ее за руку.

— Ну-ка присядь, я хочу спросить у тебя кое-что.

— Лучше давай поедим, а то все остынет. У меня сегодня такие вкусные зиолюа.

Он мотнул головой и заставил Бинь сесть рядом на постель.

— Это ты взяла у меня три пиастра?

— Да, а что?

— Зачем они тебе?

Бинь весело рассмеялась и стала рассказывать Наму, как Ты не на что было поехать домой и он с грустью выворачивал карманы, а когда она дала ему три пиастра, еще долго колебался, прежде чем взять деньги.

Нам все хмурил брови и, едва Бинь замолчала, спросил: