Нам Као - Избранное

Однако, войдя во двор, Ти Фео увидел, что знахарь пьет вино, сидя на циновке и поглаживая свои усы, а голова старика так и мотается из стороны в сторону. Мысли Ти Фео сразу приняли новое направление. Он постоял немного, глядя на эту картину, и старик показался ему милым и симпатичным. Сказать по правде, ему всегда нравились те, кто пьет! И Ти Фео захотелось выпить самому. Да еще как захотелось! Казалось, в глотке у него полыхает пламень… Не долго думая, Ти Фео подошел к старику, выхватил у него бутылку и прямо из горлышка залпом выпил содержимое. Старик ничего не сказал, лишь вытянул свою тощую шею, похожую на шею ощипанного цыпленка, и молча уставился на Ти Фео. Говорить он не мог, потому что уже успел опорожнить бутылку более чем на две трети и язык у него еле ворочался. Допив остаток, Ти Фео от удовольствия крякнул и причмокнул в знак того, что не прочь бы продолжить. Затем он схватил старика за редкую бороденку, задрал его лицо к луне и захохотал. Старик тоже захохотал, и оба повалились друг на друга, обнявшись, как закадычные друзья. Немного погодя Ты Данг вынес из дому еще две бутылки. Да, у него оказалось в запасе целых две бутылки, и он пригласил Ти Фео выпить вместе с ним. Пить так пить! Старик жил один. Жена его умерла лет восемь назад, дочь согрешила с кем-то, забеременела и убежала из деревни. Старик, оставшись в одиночестве, был сам себе хозяин — никто не стоял над его душой, пей сколько влезет! Так пей же и ты, друг, заблудившийся путник, спустившийся на землю прямо из лунных чертогов! Плюнь на все и пей! Пей, пока вино не потечет из ушей, из носа! Чего стесняться? Всем конец один. Даже от самых богатых и знатных после смерти ничего не останется, кроме богато украшенной могилы. А могила — она и есть могила. Так не все ли равно, как помереть — пьяным или трезвым. Пей до дна, не бойся!

Еще никогда Ти Фео не было так хорошо. И как он прежде ни разу не выпивал с этим стариком? Они пили долго и много, очень много. Можно подумать, вся деревня отказала себе в вине, чтобы собрать им на такую выпивку.

Когда вторая бутылка подошла к концу, Ты Данг ползал по двору, словно краб, и вопрошал Ти Фео, на что люди опираются, когда им нужно встать. Ти Фео перевернул его на спину, погладил по бороденке и, шатаясь, поплелся к себе в логово. По дороге он почувствовал зуд. Чесались грудь, шея, уши и голова. Иногда ему приходилось останавливаться и принимать самые причудливые позы, чтобы как следует почесаться. Вконец измученный, он вдруг вспомнил про небольшую речку с прозрачной спокойной водой, протекавшую прямо возле его сада, и направился к ней. Берег был засажен тутовыми деревьями. Ветер колебал их мягкие изогнутые ветви, которые переплелись друг с другом. В глубине сада, где росли только бананы, стояла крохотная хижина Ти Фео. Развесистые бананы отбрасывали черные округлые тени, их широкие, слегка изогнутые стебли казались в лунном свете влажными. Время от времени по ним пробегал легкий ветерок, и они, точно живые, чуть слышно шептались, будто встревоженные чем-то.

С тупым любопытством поглядывая на бананы, Ти Фео спустился в сад и, не заходя в дом, направился к воде. Ти Фео решил окунуться, чтобы прошел зуд, а потом прямо в саду завалиться спать. Чего лезть в душную хижину? Что ему страшиться росы и ветра, если он не боится хватиться головой об стену или раскромсать лицо осколком бутылки.

Ти Фео подошел к берегу и вдруг застыл в изумлении: возле воды кто-то был. Ти Фео вгляделся повнимательнее: точно, человек, и к тому же женщина! Сидит себе, развалясь, между двумя кувшинами, прислонившись спиной к стволу банана. Да, это женщина! Длинные распущенные волосы ее ниспадают на обнаженные плечи и грудь, руки как-то беспомощно вытянуты вдоль тела, голова запрокинута, рот широко открыт. Словно женщина смотрит на луну. Не поймешь, спит она или мертва. Ноги ее покоятся на земле, задравшаяся рубашка обнажает полные бедра. Ярко светит луна, и женское тело, купающееся в ее лучах, кажется призрачно белым. При свете луны все видится прекрасным.

У Ти Фео пересохло во рту. Он судорожно глотнул и почувствовал смутную тревогу. Дрожь пробежала по всему телу. Что это с ним? Ведь если кому и следует дрожать, так это ей, глупой женщине. Ишь, вздумала спать здесь, рядом с его домом, да еще в таком непристойном виде!

Однако удивляться было нечему. Тхи Но могла бы посостязаться в глупости с любым дураком из народной сказки, а уродлива была так, что сам черт при встрече с ней испугается. Природа точно посмеялась над ней: голова у нее была приплюснута сверху, от чего лицо казалось непомерно широким, но щеки были впалыми. Будь они хоть полными, ее лицо смахивало бы на свиное рыло, а это, пожалуй, лучше, потому что подобные лица нередки. Толстый, шероховатый, как апельсин, и вечно красный нос Тхи Но нависал над самыми губами, тоже толстыми и мясистыми, словно они старались превзойти размерами нос и от этих стараний растрескались. Огромный рот выглядел еще больше, потому что был темно-красным от бетеля. Впрочем, нет худа без добра: это хотя бы скрывало природный серый цвет губ. Зубы выросли огромными, будто нарочно, чтобы не так бросались в глаза безобразные губы.

Глупость Тхи Но была для нее особой милостью небес: будь она наделена разумом, она была бы обречена на страдания с того самого дня, как купила свое первое зеркало. Женщина была бедна, поэтому никто на ней не женился, иначе на свете было бы одним несчастным больше. Осталось еще сказать, что в роду у нее были прокаженные. Этим и объяснялось ее вечное одиночество. Парни шарахались от нее, как от змеи. Тхи Но перевалило уже за тридцать, а в деревне Вудай девочек выдавали замуж в восемь лет, в пятнадцать они рожали. Редко встретишь двадцатилетнюю женщину, которая бы еще не стала матерью. У Тхи Но не было никого, не только мужа, но и родственников, — одна только старуха тетка, старая дева. Женщины жили вместе. Так уж записано в книге судеб: никто в этом мире не должен быть одиноким.

Тетка служила у торговки бананами и бетелем и сопровождала джонки с товаром в Хайфон, а иногда в Хонгай и Камфу. Тхи Но ходила на поденную работу. Они ютились в бамбуковой хижине, от сада Ти Фео их отделяла только небольшая дамба. Жилище Ти Фео стояло на берегу, а их — ближе к деревне. Может быть, поэтому Тхи Но и не боялась Ти Фео, перед которым трепетала вся деревня. Ко всему, что рядом, привыкаешь, даже к самому страшному. (Вот рассказывают, что сторожа зоологического сада про тигров и пантер говорят, будто те смирны, как кошки.) Да и с какой стати ей было бояться? Никто еще не покушался на уродство, бедность или глупость, а Тхи Но ничем другим и не обладала. К тому же Ти Фео весь день где-то шатался, возвращаясь домой, только чтобы поспать. Ну а во сне, как известно, никто не опасен.