Нам Као - Избранное

Тхи Но дважды в день, а то и трижды проходила через его сад, где была небольшая тропинка, ведущая к реке. Раньше все ходили этим путем за водой или стирать. Но с тех пор, как здесь поселился Ти Фео, благоразумные люди предпочитали окольную дорогу. Одна глупая и упрямая Тхи Но продолжала поступать по-своему. По лени или по привычке она ходила к реке прежней дорогой. Один раз даже заглянула в хижину Ти Фео попросить огня, в другой раз — немного водки, чтобы растереть ноги. Разбуженный Ти Фео сердито пробурчал, что водка в углу, пусть берет сама, сколько нужно, а его оставит в покое. Словом, Тхи Но не могла понять, почему люди так боятся Ти Фео.

В этот вечер Тхи Но, как обычно, отправилась к реке за водой. Можно подумать, луна никогда еще не светила так ярко. Легкая рябь на реке вспыхивала великим множеством золотистых искр. На эту красоту можно было бы смотреть без конца, если бы глаза не уставали. Прохладный ветерок, словно опахало, овевал уставшее тело, и Тхи Но потянуло ко сну, веки ее отяжелели. С нею такое случалось часто — где бы она ни находилась и что бы ни делала, она засыпала прямо на ходу и справиться с собой уже не могла, за что тетка звала ее соней и недотепой. Тхи Но сладко зевнула и подумала: «Вода от меня не убежит. Поставлю-ка я кувшины да отдохну немного». С полудня и дотемна Тхи Но мотыжила твердую, как камень, землю. А часто ли оказываешься в таком укромном местечке? Тхи Но сняла блузу, опустилась на землю и привалилась к стволу. Позу ее нельзя было назвать скромной, но Тхи Но понятия не имела о приличиях. Такие люди, как она, не задумываются о столь отвлеченных вещах. К тому же вокруг не было ни души. Ти Фео еще не вернулся, а вернется вдребезги пьяным, сразу завалится спать. С какой стати являться ему сюда? А если даже явится, что из того? Ни разу за всю жизнь на Тхи Но никто не посягал, и потому она никого не боялась. Женщина сидела, чувствуя, как сон все сильнее овладевает ею. «Ладно, — решила Тхи Но, — посплю немного. Что здесь, что дома, все одно — где спать. Так уж лучше на бережку. Тетка меня не хватится, она уехала с товарами и вернется дней через пять, не раньше». И Тхи Но уснула, уснула крепко и безмятежно.

Некоторое время Ти Фео обалдело смотрел на женщину, потом вдруг на цыпочках подкрался к ней — впервые, с тех пор как Ти Фео вернулся в деревню, он крался на цыпочках, — тихонько переставил кувшины и опустился рядом с ней на землю.

Тхи Но вздрогнула и очнулась — мужчина навалился на нее. Она инстинктивно попыталась освободиться, потом, уже окончательно проснувшись, узнала Ти Фео и, тяжело дыша, стала отпихивать его.

— Пусти!.. А то закричу… Народ созову… Слышишь? Пусти!..

В ответ Ти Фео захохотал. Как? Она хочет созвать народ? Но ведь до сих пор он один вопил на всю деревню, собирая любопытных. А она вздумала оспаривать его право?

И тут, совершенно неожиданно, он дико заорал, призывая на помощь. Он кричал так, будто его режут, но не выпускал из своих объятий женщины. Тхи Но широко открыла глаза от изумления и перестала сопротивляться. Чего это он кричит? Ти Фео не унимался. Однако люди, слава богу, давно привыкли к его воплям: обругают Ти Фео спросонок и снова заснут. Что, в самом деле? Одному нравится петь, другому — кричать; ну и пусть орет на здоровье. Только потревоженные собаки заливаются в ответ яростным лаем.

Вдруг Тхи Но рассмеялась. Она продолжала ругаться и колотить Ти Фео по спине, но теперь уже ласково, и все крепче и крепче прижимала его к себе. Вскоре они уже смеялись вместе…

Младенцы засыпают, насытившись материнским молоком, взрослые — натешившись ласками. Они спали рядом, и, казалось, так крепко, как никогда раньше. А над ними по-прежнему бодрствовала луна, по-прежнему легкая рябь воды вспыхивала мириадами золотистых искр.

Но вот Ти Фео проснулся и приподнялся на локте. Его тошнило, он ощущал такую слабость в теле, будто не ел три дня. Вздувшийся живот немного болел. Ти Фео понять не мог, что с ним стряслось… Ну конечно, живот схватило! Боль становилась все острее, Ти Фео даже скорчился. От дуновения ветерка его бил озноб. Ти Фео хотел подняться, но не смог и громко застонал от боли. Стоны раздавались все чаще и чаще…

Ти Фео засунул два пальца в рот. Сперва шла только слюна, потом наконец его вырвало. Тхи Но проснулась, села и с недоумением уставилась на Ти Фео. Она туго соображала и не сразу вспомнила, что с нею произошло.

Ти Фео в изнеможении опустился на землю, и снова его начал бить озноб. Глаза его помутнели…

Только теперь Тхи Но все поняла. Она положила руку на грудь Ти Фео и спросила:

— Не легче тебе?

На какое-то мгновенье Ти Фео задержал свой взгляд на лице женщины, затем снова бессмысленно уставился в пространство.

— Домой пойдешь?

Он попытался кивнуть головой, но не смог, только ресницы его слегка дрогнули.

— Ну так вставай!

Однако об этом и думать было нечего. Сильные руки Тхи Но обхватили Ти Фео и помогли ему сесть, потом с трудом поставили его на ноги. Ти Фео обнял ее за шею, и так они добрались до хижины. Кровати не было. Тхи Но уложила его на бамбуковый топчан и укрыла валявшимися на полу рваными циновками.

Ти Фео согрелся, перестал стонать, как будто бы даже задремал. Тхи Но тоже стало клонить ко сну, но проклятые москиты не давали покоя. Тхи Но подумала о блузе, оставшейся на берегу, и отправилась за ней. Надевая блузу, она увидела кувшины и вспомнила, что собиралась принести домой воды. Тхи Но наполнила их и понесла к себе в хижину.

Луна еще не зашла, и до утра было, наверное, далеко. Тхи Но решила, что можно еще поспать, и улеглась в постель. Однако удивительные события минувшего вечера никак не давали ей покоя. Вспомнив все как следует, она рассмеялась и долго ворочалась с боку на бок — сон как рукой сняло…

Когда Ти Фео проснулся, в хижине было невыносимо душно, а из сада доносилось щебетание птиц. Судя по всему, солнце поднялось уже высоко, но в его хижине без окон даже днем царил полумрак.

Очнувшись после долгого пьянства, Ти Фео чувствовал себя опустошенным и разбитым. Во рту была горечь, руки, ноги онемели, сердце щемило от смутной тоски. Может, похмелиться? Однако даже мысль о вине приводила его в содрогание и вызывала тошноту. Теперь он боялся вина, как отравившийся человек боится пищи. До чего весело щебечут птицы. Громко смеются крестьяне. Они идут на базар. Слышен стук весла — это лодочник гонит рыбу в сеть. Почему до сегодняшнего дня он ничего этого не слышал? Боже! Какая тоска!

«Как выручка?» — «Сегодня на три су меньше». — «Значит, прибыли никакой!» — «Уметь надо, тогда на каждом куске по пяти су можно заработать…» — «Конечно, но все же…» — беседуют проходящие мимо женщины; одна из них, торговка материей, должно быть, только что вернулась из Намдиня.