Чарльз Сноу - Лакировка

Так ли уж много людей, размышлял Хамфри, по-настоящему тревожатся из-за положения страны, если оно прямо их не касается? Во всяком случае, дольше нескольких минут. Даже во время войны. Правда, Алек Лурия вращается среди богатых, которые, возможно, опасаются, что богатыми им оставаться недолго. Да, летом действительно можно было видеть встревоженные лица.

Лурия тем временем продолжал говорить. Его знакомые в Уайтхолле признавались, что не спали по ночам.

— И еще эта погода! — сказал Лурия. — Вы не должны допускать у себя в Лондоне такую погоду. Жаркие ночи. Слепящие дни. Солнце такое же неожиданное, как в дни, когда оно впервые рассеяло первозданную мглу. И все измучены тревогой до полусмерти. — Лурия посмотрел на них обоих. — А теперь у вас ужасная погода даже по вашим меркам. Таких темных зимних дней мне еще видеть не приходилось. И все веселы и бодры. В ближайшие два-три года катастрофа вам как будто не угрожает. А в этом нашем мире два-три года — долгий срок.

Лурия с веселым пессимизмом предрек мрачное будущее и Западу в целом и своей стране в частности. Затем от вселенских прорицаний он перешел к сплетням.

Он провел в Лондоне уже три дня. И рассказал им последние новости об их знакомых. Как обычно, почти все, что он сообщил им, потом подтвердилось. О да, Том Теркилл получит то, что ему причитается, — с будущего года он член кабинета. И на его условиях: независимость от министерства финансов, собственная сфера ответственности. Но и ему пришлось кое-чем поступиться. Эта его милая женщина…

— Стелла, — сказала Кейт.

— Да-да. Ей придется прекратить свою политическую деятельность.

— Бог знает что! — перебила Кейт. — Ведь она его создала. Она столько лет всем ему жертвовала.

— Милая Кейт! — сказал Лурия. — Вы же знаете, что такое политики.

— Нет уж! И знать не желаю. А этот подонок, конечно, ни на секунду не задумался!

По словам Лурии, это было уступкой заднескамеечникам собственной партии Теркилла: то, что он живет со Стеллой, их особенно не трогало, но терпеть, чтобы женщина пользовалась таким влиянием, они не желали.

— А потому этот сукин сын за нее даже не вступился, — гневно сказала Кейт. — Может, теперь у нее откроются глаза. Да нет, где там! Она подыщет ему оправдание. И позволит себя и дальше эксплуатировать.

И Хамфри и Лурия, который в общих чертах знал историю замужества самой Кейт, сочли за благо промолчать. За три дня в Лондоне Лурия успел побывать не только на трех званых обедах, но и — перед самым рождественским перерывом между парламентскими сессиями — в буфетах как палаты лордов, так и палаты общин. В буфете палаты лордов с какими-то друзьями сидел Лоузби. Но Лурия слышал, что скоро Лоузби сможет бывать там уже с полным правом как член палаты лордов: его отец в алкогольной коме. Кроме того, Лурия слышал, что Лоузби могут привлечь к ответственности за уклонение от уплаты налогов.

Хамфри покачал головой.

— Нет, — сказал он.

Возможно, налоговое управление сдерет с него порядочные штрафы, но ничего хуже ему не угрожает. А штрафы за него сразу же уплатит тесть. Финансовые дела Лоузби достоянием гласности не станут. Том Теркилл об этом позаботится. Кто-то сказал, что Лоузби только потому на его дочке и женился, — кто-то в гостиной палаты лордов, добавил Лурия. Он засмеялся своим гогочущим смехом — на этот раз не по собственному адресу, — а потом сказал:

— В любом случае сердце у меня от жалости к этому молодому человеку разрываться не будет. Он выберется из всех неприятностей без единой царапины. Так он сам объявил своим приятелям — кстати, очень неглупым и приятным людям. Лоузби сказал им, что попал в небольшую переделку. Так он это определил. Но каким-то образом он умудряется из всех переделок выходить целым и невредимым. Или кто-нибудь его вытаскивает.

Кейт сказала:

— Я его не перевариваю. И всегда терпеть не могла. Он до того неуязвим, что просто не верится. Как он держался?

— Сиял по-прежнему, насколько я могу судить. Предался небольшому самоанализу. Сказал, что в пятнадцать лет, как ему помнится, он не был безупречно честен. А если человек не был безупречно честен в пятнадцать лет, то неразумно ждать, что он станет честнее в тридцать. Очевидно, это, по его мнению, исчерпывало вопрос.

После этого вечера Хамфри не виделся с Лурией до самого рождества. Но 25 декабря они отправились пообедать вместе, такие неприкаянные в огромной, замкнувшейся в своем празднике столице, словно вернулась их студенческая молодость. Дня за два до этого Кейт виновато, почти в слезах, что с ней случалось редко, сердясь на судьбу, на себя и на Хамфри, предупредила, что не сможет провести с ним рождество. Ее муж всегда особенно любил этот праздник. Она попыталась отправить его в гости к друзьям, но он, казалось, готов был расплакаться, как ребенок. А потому в этот день Хамфри нечем было заняться и некуда пойти. Потом позвонил Лурия. Могучий бас осведомился, не выберется ли у Хамфри каким-нибудь чудом свободный часок-другой. Узнав ситуацию, Лурия предложил пообедать вместе в лучшем китайском ресторане Лондона. Китайские рестораны особенно хороши для рождества, сказал он.

— Если бы вы родились в моей семье, — добавил Лурия, — вы вспоминали бы рождественские праздники без особой нежности.

В результате они, точно чудаковатые одинокие холостяки, неторопливо приступили к долгому китайскому обеду. Но чувствовал ли себя Лурия одиноким или нет и какие бы воспоминания о тяжелых днях детства ни всплывали в его памяти, он пребывал в не менее благодушном настроении, чем тогда у Хамфри, недели за две до этого. Он принес большую бутылку кларета, который особенно нравился Хамфри: Лурия был счастлив и хотел, чтобы Хамфри тоже чувствовал себя счастливым. Он явно ожидал какой-то приятной перемены в своей жизни. По-видимому, речь шла о новом браке, но Лурия смаковал свой секрет про себя. Впрочем, если он и решил не открывать этой тайны, удержаться от намеков он не сумел. А потому Хамфри без особого труда догадался, что Лурия, когда роман с Селией у него так и не завязался, нашел другую избранницу, гораздо моложе его и принадлежащую к высшему английскому обществу. Не богатую — этого Лурия испробовал более чем достаточно. Вероятно, со средневековыми предками. Возможно, из очень знатной фамилии. Пусть родовитость стала чем-то вроде музейного чучела, для Алека Лурии это была старина, это был мир, о котором он некогда грезил. А к тому же, думал Хамфри, почему бы Лурии и не полюбить ее по-настоящему? Хамфри питал к нему искреннюю дружбу, но тем не менее насмешливый голос шепнул ему, что в смысле любви Лурии нужно не так уж много, лишь бы все остальное соответствовало его требованиям.