Чарльз Сноу - Лакировка

— Я рад, что сообразил позвонить вам, — сказал Лурия, ловко орудуя палочками, зажатыми в длинных гибких пальцах. — В вашем возрасте мало с кем можно поговорить. — Такие замечания казались странными в устах человека, который привык вещать перед почтительными слушателями на двух континентах, но он говорил с какой-то робкой доверительностью. Немного погодя он продолжал словно без всякой связи с предыдущим: — Когда-то я терпеть не мог рождества. Хотя рождество было еще не самым худшим. Хуже всего была страстная пятница. Вот вас в детстве не травили обитатели соседней улицы по совершенно непонятной для вас причине?

— Нет, — сказал Хамфри.

Лурия ел со вкусом — счастливый и благодушный. Он сказал:

— Христианство, мой милый, выглядит совсем по-другому, когда видишь его под этим углом. — Внезапно Лурия бросил воспоминания своего еврейского детства и сказал: — У вас с Кейт все хорошо? Впрочем, незачем спрашивать. Я своими глазами видел в тот вечер.

— Удивительно хорошо.

На мгновение Хамфри оставил обычную иронию, а Лурия в ответ — свою жреческую величавость. Их знакомые были бы очень удивлены, увидев, что они разговаривают точно юноши и даже выглядят помолодевшими.

— Я помню, как из самых лучших намерений пытался вас расхолодить. Мне не верилось, что она сумеет освободиться от этого пустозвона. — Алек Лурия разразился тем громовым хохотом, который приберегал для своих ошибок. — Я был на сто процентов не прав.

— Ну, не на все сто. — Хамфри улыбнулся просто и доверчиво. — Она ведь по-прежнему его пестует. Иначе я не сидел бы сейчас здесь с вами.

— Пустяки. Радуйтесь тому, что у вас есть. Вы счастливчик.

— По-вашему, я сам не знаю?

Лурия сказал словно между прочим:

— С Селией, как вы, возможно, догадались, у меня ничего не вышло. Мне казалось, что я ей подхожу. И по-моему, она сама вначале так думала. А потом отшатнулась. Вероятно, к лучшему для нас обоих. Она, по-видимому, нашла то, что ей нужно по-настоящему. И мне тоже не на что пожаловаться.

Казалось, он готов был рассказать все, но потом улыбнулся (пристыженно? виновато? победоносно?) и опять заговорил о Селии:

— Да, она нашла себе школьного учителя. Они будут вести самую обычную жизнь, сказала она мне. Не стараясь приносить общественной пользы даже по мелкому счету. Они поселятся в Уокинге. А уже это предел мелкобуржуазности, не так ли?

Хамфри ухмыльнулся:

— Ну, вам бы это не подошло.

— А странно! У нее есть все. Красота. Ум. Приятный характер. Сильная воля. Плоть от плоти существующей системы, если это хоть что-нибудь значит. Но хочет она только одного — не привлекать к себе внимания. Ухаживать за маленьким сыном, ну и за мужем. Делать все, что в ее силах, для близких. Все очень мило и скромно. Но когда такие личности уклоняются даже от попытки борьбы, меня охватывает страшноватое предчувствие, что для мира это ничего хорошего не предвещает. Верный признак, что и они потерпят поражение.

— Селия мне очень симпатична, — сказал Хамфри. — Если она нашла то, что ей нужно, я рад за нее.

— Она хорошая девочка, — заметил Лурия серьезно, словно светская дама былых времен, когда ей хвалили красоту ее дочери. — Кстати, она сказала кое-что, возможно, интересное для вас. — Лурия вновь переменил тему: его разговор утратил обычную стройность — из-за того ли, что он ликовал, из-за того ли, что выпил больше обычного, или из-за того и другого вместе. — Полиция пришла к выводу, что со старушкой разделался доктор, не так ли? По-видимому, это ни для кого не секрет. Доказать они не могут, но сомнений у них нет. Вы близки с этим неглупым сыщиком. Вы тоже так считаете?

— Безусловно.

— А Селия — нет.

— Но ей ведь неизвестны все обстоятельства.

— А Поль так не считает. Мы с ним разговаривали в Вашингтоне за рюмкой. У них с Селией своя теория. Они убеждены, что эта парочка…

— Какая парочка?

— Сьюзен и ее папаша. Убила Сьюзен, а Том Теркилл потом замел следы.

Хамфри задал вопрос. Да, Поль упомянул, что изменил свое первоначальное мнение.

Хамфри припомнил рапорт о передвижениях Тома Теркилла в ту ночь. На секунду перед ним замелькал калейдоскоп подозрений. Да, у Теркилла как раз хватило бы времени инсценировать попытку ограбления, ударить молотком — простой способ замести следы. Но тут же его мысли обрели обычную ясность.

— Чепуха, — сказал он. — Поль меня удивил. Правда, умные люди способны поверить во что угодно.

— Я так и подумал. — Губы Лурии сложились в злокозненную ухмылку, никак не вязавшуюся с мраморной внушительностью его лица. — И даже сказал это Селии. Вероятно, последний образчик мужской логики, который услышала от меня эта прелестная молодая женщина.

Они предавались неторопливому течению долгого спокойного вечера. Но упоминание о Селии и ее теории разбудило сосущее чувство бессильного разочарования. Хамфри не играл в этом следствии сколько-нибудь заметной роли, и все-таки его кольнула досада. Потом, когда он остался один, тревожное ощущение начало расти. Он не мог избавиться от мыслей о Селии. Значит, убийство леди Эшбрук войдет в число тех, которые именуются загадочными и над которыми люди, далекие от криминалистики, любят поломать голову, считая себя умнее всех тех, кто вел следствие. Такая удобная тема, чтобы поупражняться в изобретательности! Все, чему он был свидетелем, так и не обретет завершения.

Хамфри не собирался делиться с Фрэнком Брайерсом досадой, которую испытал за рождественским обедом. Брайерс ничего другого и не ждет. Он прекрасно понимает, что немало людей — и знакомых и посторонних — будут упиваться приятным сознанием своего превосходства над ним в полном убеждении, что они видят истину, до которой он не сумел додуматься. Какой смысл лишний раз вызывать у него бессильное раздражение? А Брайерс по-прежнему не давал о себе знать. Шли дни — они не виделись уже почти полтора месяца.

В середине января Брайерс позвонил. Его голос, как обычно, был твердым и более звучным, чем при личных разговорах, и не слишком сердечным.

— Мне надо бы обсудить с вами один небольшой вопрос. Много времени это не займет.

— Когда вам будет удобно.

— Завтра утром. Я заеду к вам. К эшбруковскому делу это, разумеется, никакого отношения не имеет.

Брайерс приехал рано, около половины девятого. Хотя он выглядел очень подтянутым — волосы только что подстрижены, лицо только что побрито, — веселым он не выглядел. И с первой же минуты между ними возникла новая неловкость. Хамфри не пришлось особенно анализировать — он с первой же минуты распознал ее суть. В прошлом он не раз сталкивался с подобной неловкостью: ее испытывают союзники, потерпев поражение. Поражение разъедает союзы — и даже дружбу — не меньше, чем соперничество. Ему очень хотелось подбодрить Брайерса, но его сковывала неловкость.